В дружный круг у елки встанем 8 страница



С безграничным уважением относился он к своим старшим товарищам, в особенности – к Ленину, которого всю жизнь почитал и возвеличивал как своего учителя. Нередко подчеркивал в узком кругу: «Мы все ученики великого Ленина». Во время его похорон произнес знаменитую клятву вождю. Был горячим сторонником сохранения его тела в Мавзолее. В начале войны, в связи с опасностью налетов фашистской авиации на Москву, позаботился о его эвакуации. Поздним вечером 3 июля 1941 года поезд особого назначения покинул Москву и отправился в далекую Тюмень, – рассказывает историк А. С. Абрамов. Это было государственной тайной, известной немногим. Были приняты меры, исключавшие столкновения и другие аварии, а спецвагон был оборудован так, что нарушения режима температуры, влажности, освещения, а также вибрация, тряска, толчки тоже были исключены. Ночью, накануне эвакуации, Сталин пришел проститься, молча постоял у саркофага и тихо проговорил: «Под знаменем Ленина мы победили в гражданской войне. Под знаменем Ленина мы победим и этого коварного врага» (Советская Россия. – 2001. – 16 октября).

Неизбывной теплотой лучилось отношение Сталина к детям. Был к ним внимателен, ласков, заботлив, – об этом с благодарностью вспоминала О. Д. Ульянова, племянница Ленина. Об этом в подробностях рассказал в своих мемуарах Н. С. Власик, начальник личной охраны вождя. По свидетельству Светланы, дочери Сталина, «он не переносил детского плача и крика» [8, с. 92]. Кое-что уже в наши дни уточняет Н. А. Андреева, дочь его соратника А. А. Андреева: «К нам, ребятне, Сталин был добр, любил нас, но отличался строгостью» (Правда. – 2007. – 20–23 апреля).

Сталинская забота всегда находила выражение в реальном действии.Так, по его инициативе с 1935 г. в Колонном зале Дома союзов проводились детские новогодние утренники. Даже в суровую военную пору, накануне нового, 1942 года из Кремля пришло распоряжение за его подписью: «Детям обеспечить Новый год!» Были приглашены отличники учебы и дети погибших фронтовиков. Елку в связи с опасностью воздушных налетов установили в подвале Дома союзов, и там было все, как в мирное время… (Трибуна. – 2004. – 30 декабря).

При всем том было бы недопустимым упрощением ограничиться этой характеристикой его личности. Нет, он умел не только любить и очаровывать, но и жестко требовать, ненавидеть, презирать. Впрочем, сфера, в которой он был предельно требователен и строг, была довольно четко очерченной, – это политическая борьба и деловые отношения, особенно в экстремальных ситуациях военного времени. Здесь он нередко бывал категоричным и суровым. Но таким же был по отношению к себе, поэтому и воспринималась его требовательность к другим с полным пониманием. Он неустанно работал сам и не любил тех, кто много говорил, но был неспособен организовать дело. Негодовал иногда на свое окружение («не скажешь – не сделают»), требовал инициативы.

Ненавидел фальшь и обман. Безошибочно угадывал их, видя человека как бы насквозь. Угадывал даже по внешнему виду, по тому, как человек держался во время доклада или беседы. Презирал людей угодливых, готовых согласиться с любым предложением вышестоящего начальника. Оборотную сторону угодничества видел в зазнайстве и чванливости по отношению к подчиненным. Не терпел славословия в свой адрес со стороны соратников и сотрудников. Адмирал Н. Г. Кузнецов рассказывал, как А. Я. Вышинский, не входивший в ближайшее сталинское окружение и не знавший об этой нетерпимости Сталина к восхвалениям, стал в его присутствии говорить что-то в этом роде, и как все замерли в ожидании отповеди, но Сталин, понимая, что перед ним «человек со стороны», промолчал.

Когда узнал, что Г. К. Жуков без возражений выслушивает откровенный подхалимаж, прямо сказал ему об этом и удалил его от себя, – для него такой стиль поведения был неприемлем. Тем более что Жуков был уличен и в своекорыстии, а к такому пороку Сталин был беспощаден. Справедливо полагал, что тот, кто заботится о своих интересах больше, чем об интересах государства, не должен занимать какой-либо ответственный пост. Государственные и партийные работники чувствовали себя при нем, как и положено, – на службе, а не в собственной вотчине.

Личной безопасностью нередко пренебрегал, особенно до злодейского убийства С. М. Кирова... Могли ли этим воспользоваться? Несомненно: еще в 1927 г., во время октябрьской вылазки троцкистов один из них сумел прорваться к Сталину на трибуне Мавзолея и ударить его. Но Сталин и потом свободно ходил по улицам Москвы, общался с людьми. Его приемный сын Артем Сергеев говорил, что, отдыхая на юге, он ездил почти всегда без охраны и по пути мог посадить в машину незнакомых людей. Об этом подробно писал и А. Т. Рыбин, многие годы служивший в его личной и правительственной охране [131, гл. 9].

Академик Б. М. Ребрик рассказывал, что ему довелось отдыхать на грузинском курорте «Боржоми-Ликани», где расположен дворец, построенный великим князем Михаилом. Однажды во дворце останавливался на отдых Сталин, и обстановка там сохраняется с тех времен. Ученый оказался в числе тех, кого пригласили осмотреть дворец. «Поразила простота и скромность мебели и интерьера… Обычные несколько комнат, отделанных под дуб, двуспальная деревянная кровать, диван, письменный стол, кресло возле него, простые стулья. Никаких излишеств! Встретил я там и человека, который в то время жил в этих местах. Спросил: «Ну как Сталин?» – «Изредка гулял по окрестностям. Если попадались люди, здоровался с ними и даже заговаривал». – «А Вы?» – «Мне не пришлось». – «И он ходил один, без всякой охраны?» – «А зачем ему охрана? – удивился собеседник. – Он был, как все мы» (Патриот. – 2001. – № 8).

Его переводчик В. М. Бережков в ответ на домыслы, будто всех посетителей кабинета Сталина обыскивали, пишет, что в тревожные месяцы осени 1941-го ему, как и всем другим кремлевским работникам, был выдан пистолет, потому что опасались заброшенных в столицу немецких агентов. У него был маленький «вальтер», который легко было спрятать в кармане: «По приходе в Кремль на работу следовало спрятать пистолет в сейфе. Но никто не проверял, сделал ли я это и не взял ли оружие, отправляясь к Сталину» [22, с. 235–236].

Русскому человеку присуще трепетное уважение к человеческому труду и ко всему, что им создано. Эта черта народной культуры была глубоко впитана Сталиным: он не терпел купеческой расточительности, был очень бережлив к любому созданию рук человеческих, что проявлялось и в отношении к личным вещам. Мемуаристы пишут, что до конца дней была у него в употреблении на даче шуба, приобретенная, возможно, еще до революции. Там же были у него валенки, которые он сам и подшил, когда проносились.

К собственным денежным средствам был равнодушен, но охотно помогал старым друзьям, детям, другим родственникам. Публицист Владимир Бушин сообщает о таких фактах: «В личном архиве Сталина сохранились краткие письма, свидетельствующие о том, что он нередко оказывал весьма существенную помощь из своих личных денег друзьям молодости. Так, послал 6 тысяч рублей В. Г. Соломину в Туруханск, в Грузию послал М. Дзерадзе и Г. Глурджидзе по 30 тысяч, П. Капанадзе – 40 тысяч и т. д.» (Советская Россия. – 1993. – 16 января). 

Если же дело касалось крупных сумм, принадлежащих по закону ему лично, то наиболее достойным их приложением считал помощь талантам. Из специального фонда, созданного за счет гонораров от издания его сочинений, выплачивались знаменитые Сталинские премии за крупные достижения в науке и технике, литературе и искусстве. Нередко делал поистине «царские» подарки талантливым людям, особенно до учреждения премий. Так, А. М. Горькому в честь избрания его председателем Правления Союза советских писателей подарил роскошный шестиместный американский «линкольн» – самый дорогой в мире автомобиль, каких по всей стране почти ни у кого не было.

С особенным удовольствием награждал премиями и подарками энтузиастов труда и героев. По словам легендарного летчика И. Е. Федорова, он как никто другой ценивший воздушных асов, щедро одаривал их – золотыми часами, наградами, именным оружием. Самому Федорову подарил автомобиль, а потом и самолет. М. А. Егоров, вместе с М. В. Кантария водрузивший 30 апреля 1945 года Знамя Победы над поверженным рейхстагом, рассказывал, что Сталин лично вручил им с Кантарией деньги – своего рода премию, и хватило ему этих денег, чтобы построить небольшой дом для матери, которая ютилась в землянке: родная деревня была сожжена гитлеровцами…

О скромности его и поныне ходят легенды. Одна из них такова: он с гордостью носил золотую медаль «Серп и Молот» Героя Социалистического Труда, – это звание он получил первым, сразу после его учреждения, накануне своего 60-летия, 20 декабря 1939 года. А вот присвоенное ему после войны звание Героя Советского Союза считал не вполне заслуженным и медаль «Золотая Звезда» не надевал никогда. На его портретах того времени иногда встречаются две звезды, но это подрисовка.

…Семейная жизнь его была далеко не безоблачной, скорее даже драматичной, и это, по-видимому, наложило определенный отпечаток на его характер. Его общие жизненные принципы едва ли не целиком переносились на семейные отношения и нередко осложняли их. По многим свидетельствам, семейное счастье, хотя и не обошло его, все-таки не составило устойчивый фон его жизни. Большую ее часть он прожил неженатым, но поддерживал, насколько это было возможно при его занятости, регулярные отношения с детьми и другими родственниками.

Женат он был дважды. Первый раз – на Екатерине Сванидзе, сестре своего друга. Она родилась и воспитывалась в дворянской семье, близкой к революционным кругам, но ее родители не хотели, чтобы их изнеженная дочь связала свою судьбу с преследуемым полицией Иосифом. Между тем, Екатерина согласилась обвенчаться с ним тайно, что и произошло в тифлисской церкви святого Давида в ночь с 15 на 16 июля 1906 года. Она была очень красива, на мужа смотрела влюбленно и преданно своими большими глазами. По словам товарища его юности Иосифа Иремашвили, жена «глядела на него как на полубога». Он тоже любил ее, но счастье их было недолгим, – Екатерина умерла в ноябре 1907 года, всего лишь через полтора года после свадьбы, то ли от тифа, то ли от воспаления легких. Он тяжело переживал ее смерть. На похоронах, положа руку на сердце, говорил своему другу: «Здесь внутри все так опустошено, так непередаваемо пусто!» [42, с. 23]. Повторная женитьба состоится нескоро...

Были ли у него, кроме жен, какие-то другие близкие ему женщины? Ведь после первой жены он довольно долго, будучи еще совсем молодым и очень привлекательным мужчиной, оставался холостяком. Да и после второй жены он прожил более двадцати лет. Вопреки расхожим представлениям о нем, как о «стальном» человеке, ему, по некоторым свидетельствам, были присущи «обычные» человеческие влечения. И, по-видимому, женщины у него были. Правда, о его «любовных увлечениях» есть только легенды, какие-либо достоверные сведения об этом отсутствуют.

Среди легенд о его молодости есть одна, имеющая отношение к его второй женитьбе. Однажды (это было в 1903-м, еще до первого брака) он прогуливался с друзьями по морской набережной в Баку. Вдруг раздаются отчаянные крики: с пирса упала в воду маленькая девочка. Все растерялись, и только Иосиф, совсем не умеющий плавать, бросается в воду и спасает девочку. Ее звали Надя Аллилуева. Она была дочерью его соратника по революционной борьбе С. Я. Аллилуева. Наде было тогда два года. Он вновь познакомится с ней в июле 1917-го, когда остановится у ее отца на квартире. К той поре ей было 16 лет, и между ними сразу же возникло сильное чувство, хотя был он старше нее более чем на 20 лет. Через два года, в 1919-м, Надя становится его женой.

Она любила его горячо и ревниво до конца дней. По свидетельству их дочери Светланы, «он был для нее целой жизнью» [8, с. 27], она «любила его со всей силой цельной натуры» [8, с. 103]. И это несмотря на его чрезвычайную занятость, не позволявшую уделять молодой жене столько внимания, сколько она хотела бы. По словам А. Ф. Сергеева (приемного сына Сталина), он тоже глубоко и сильно любил ее. Несомненно, что для него были значимы присущие ей типично русские черты характера, о которых пишет Светлана: «Мама была, конечно, – несмотря на смешение кровей – настоящей русской по своему воспитанию и характеру, по своей натуре» [8, с. 114]. Этот душевный настрой был явно выражен и в ее отношении к нему, что создавало благоприятный духовный фон для их взаимной любви.

Но факт остается фактом: Надежда Аллилуева застрелилась 9 ноября 1932 года в кремлевской квартире. Мотивы ее самоубийства неизвестны, и вокруг них строятся различные предположения. По мнению некоторых мемуаристов, она совершила этот поступок в порыве ревности, вызванной тем, что на банкете по случаю годовщины Октября ее муж оказывал знаки внимания другой женщине. Еще одна версия такова: она застрелилась, будучи не в силах вынести сильнейшие головные боли, которые с годами мучили ее все больше. Ее отправляли на лечение в Германию, но ничто не помогало.

Дочь Светлана усматривает более глубокие мотивы ее поступка. Она пишет, что при всей ее любви к мужу, она очень тяготилась своим положением «первой дамы королевства» и все время стремилась к самостоятельности. Однажды, после какой-то семейной ссоры, даже уехала с детьми в Ленинград, к родителям, намереваясь создать себе самостоятельную жизнь, но… вернулась, едва только он позвал ее. По-видимому, у нее постепенно усиливалось ощущение невозможности жить ни с ним, ни без него. Ее ничто не радовало, даже дети. Она все больше переживала свое положение как безысходность. Будучи не в силах совладать с «проблемной ситуацией», она разрешила ее своим импульсивным поступком, непосредственным поводом к которому могло послужить что угодно – и ревность, и ссора, и просто недостаток внимания с его стороны. Заключая свои размышления о самоубийстве матери, Светлана пишет:

«Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, это недовольство и раздражение, загоняемое внутрь, сжимавшееся внутри все сильнее и сильнее как пружина, должны были, в конце концов, неминуемо кончиться взрывом; пружина должна была распрямиться со страшной силой…

Так и произошло. А повод был не так уж и значителен сам по себе и ни на кого не произвел особого впечатления, вроде «и повода-то не было». Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете…» [8, с. 103].

Поводы же создавали и ее отношения с деятелями оппозиции. А. Т. Рыбин пишет, что она была близка к зиновьевскому кругу, у нее бывали также А. С. Енукидзе, Н. И. Бухарин. Все это не могло не вызывать у Сталина раздражение и сказывалось на его отношении к ней. Когда застрелился видный троцкист А. А. Иоффе, она единственная из жен членов Политбюро присутствовала на похоронах, где выступавшие клеймили Сталина и называли его предателем. Этот ее поступок расстроил и рассердил мужа, он недоумевал: как возможно, чтобы его жена водила дружбу с его политическими противниками. А она, похоже, не вполне понимала, что он был не только ее мужем, но и главным препятствием для честолюбивых замыслов этих политиканов.

Впрочем, в силу отсутствия каких-либо прямых указаний на причины, самоубийство Аллилуевой остается загадкой для биографов Сталина.

Нетрудно предположить, что смерть второй жены – через четверть века после первой – стала еще большей трагедией для него. «Первые дни он был потрясен, – вспоминает дочь. – Он говорил, что ему самому не хочется больше жить. <…> Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии» [8, с. 107]. В. М. Молотов говорил: «Я никогда не видел его плачущим. А тут, у гроба Аллилуевой, вижу, как у него слезы покатились…» [202, с. 251]. По ряду свидетельств, тяжело переживая смерть жены, он в то же время осуждал ее поступок. М. А. Сванидзе, его родственница по линии первой жены, записывает в своем дневнике 9 мая 1935 года: «…Иосиф сказал: «Как это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок (имеется в виду попытка самоубийства его старшего сына Якова – В. Т.), могла сама застрелиться. Очень она плохо сделала, она искалечила меня». Сашико (Сванидзе, сестра первой жены Сталина – В. Т.) вставила реплику – как она могла оставить двух детей – «Что дети, они ее забыли через несколько дней, а меня она искалечила на всю жизнь. Выпьем за Надю!» – сказал Иосиф. И мы пили за здоровье дорогой Нади, так жестоко нас покинувшей» [54, с. 20].  

От первой жены у Сталина остался сын Яков, ставший офицером Красной Армии и погибший в немецком плену. После Сталинграда немцы предлагали обменять его на плененного там фельдмаршала Ф. Паулюса, но Сталин ответил отказом. Это было, конечно, сверхчеловеческое решение, но мог ли он поступить иначе? Вождь народа должен был стать выше своих отцовских переживаний. В плену тогда находились миллионы наших солдат, и он, гласит легенда, в ответ на уговоры («Он же твой сын!»), сказал: «Они все там мои дети…»

От второй жены у него остались сын Василий и дочь Светлана, уже известная нам по ее воспоминаниям. Сын стал военным летчиком, в начале войны ушел на фронт в звании капитана, совершил 27 боевых вылетов, лично сбил два фашистских самолета и еще три – в группе. После загадочного исчезновения во время воздушного боя сына Н. С. Хрущева самостоятельные боевые вылеты Василия были категорически запрещены. Он звонил отцу, требовал разрешить, – тот ответил: «Мне одного пленного уже достаточно!» 

В 1942-м В. И. Сталин в звании полковника командует авиационными соединениями. По воспоминаниям сослуживцев, будучи командиром авиаполка, почти ежедневно сам выводил полк на боевые задания. Маршал авиации С. И. Руденко отметил в своих мемуарах, что воевал он успешно, был награжден боевыми орденами – Красного Знамени (дважды), Александра Невского и Суворова, польским крестом Грюнвальда [127, с. 343]. Закончил войну в Берлине командиром истребительной авиационной дивизии. Два года служил в Германии. В 1947 г. ему присваивается звание генерал-лейтенанта авиации, с 1948-го он – командующий авиацией Московского военного округа. Под его энергичным руководством здесь осваивались новые реактивные истребители, фронтовые бомбардировщики, штурмовики и радиолокационные системы, строились новые аэродромы. 

В мае 1952 года Сталин подписал приказ о снятии его с этого поста за нарушение запрета командования округом на пролет самолетов 1 мая над Красной площадью. Этот факт красноречивее многих других говорит об особой щепетильности Сталина, когда дело касалось членов его семьи. Но своего «непутевого» сына он, несмотря ни на что, любил. Когда тот после ранения лечился в Центральной кремлевской больнице, он выкраивал время, чтобы навестить его – обычно ночью, по завершении дел (Комсомольская правда. – 1994. – 15 октября).

Нежно любил дочь, особенно в детстве. М. А. Сванидзе свидетельствует: «Трогательны были поцелуи при встрече со Светланой – до чего он с нею нежен и любезен…» [54, с. 10]. Был в отношении к ней одновременно и шутлив, и серьезен. Вот одно из многих его писем, отправленных ей из отпуска:

«Моей хозяйке – Сетанке – привет!

Все твои письма получил. Спасибо! Не отвечал потому, что был очень занят. Как проводишь время, как твой английский, хорошо ли себя чувствуешь? Я здоров и весел, как всегда. Скучновато без тебя, но что поделаешь, – терплю. Целую мою хозяюшку».

Потом с такой же нежностью относился к ее детям – своим внукам. Интересен один из ее рассказов: «…Мой сын, наполовину еврей, сын моего первого мужа (с которым мой отец даже так и не пожелал познакомиться) – вызывал его нежную любовь. Я помню, как я страшилась первой встречи отца с моим Оськой. Мальчику было около 3-х лет, он был прехорошенький ребенок – не то грек, не то грузин, с большими семитскими глазами в длинных ресницах. Мне казалось неизбежным, что ребенок должен вызвать у деда неприятное чувство – но я ничего не понимала в логике сердца. Отец растаял, увидев мальчика. <…> При его лаконичности, слова: «Сынок у тебя – хорош! Глаза хорошие у него», – равнялись длинной хвалебной оде в устах другого человека. Я поняла, что плохо понимала жизнь, полную неожиданностей. Отец видел Оську еще раза два – последний раз за четыре месяца до смерти, когда малышу было семь лет, и он уже ходил в школу. «Какие вдумчивые глаза! – сказал отец. – Умный мальчик!» – и опять я была счастлива…» [8, с. 64–65].


Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 154; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!