Изобразительно-выразительные средства языка
В различных языковых стилях широко используются языковые средства, усиливающие действенность высказывания благодаря тому, что к чисто логическому его содержанию добавляются различные экспрессивно-эмоциональные оттенки.
Языковые средства, которые используются при написании сочинений:
—многозначные слова;
—авторские неологизмы;
—эмоционально-экспрессивные и изобразительные средства;
—оценочные и разговорные слова, придающие высказыванию простой и убедительный тон и ритм;
—средства стилистического синтаксиса (риторические вопросы и восклицания, параллелизм построе- ния, повторы, инверсия и т.д.);
—облегчённый синтаксис (короткие, несложные самостоятельные предложения);
—мотивированное использование и преобразование элементов различных стилей;
—вводные слова;
—эллиптические и неполные предложения различного типа;
—слова-обращения;
一 разрыв предложений вставными конструкциями; —присоединительные конструкции;
—повторы слов;
—ослабление и нарушение форм синтаксической связи между частями высказывания.
Антонимы — слова с противоположным значением, которые используют как выразительное средство создания контраста.
Многозначность (полисемия) — наличие у одного и того же слова несколько связанных между собой значений, обычно возникающих в результате развития первоначального значения этого слова.
Синонимы — слова, близкие или тождественные по своему значению, выражающие одно и то же понятие, но различающиеся или оттенками значения, или стилистической окраской, или и тем и другим. Их используют, чтобы избежать повторений, как отраже-
|
|
|
ние высокого профессионального мастерства, как показатель высокой речевой культуры. Они делают речь точной, яркой, художественной. Ряды синонимов используют с целью указания смысловых оттенков, характеристики экспрессии или эмоций.
Парцелляция — это такое членение предложения, при котором содержание высказывания реализуется не в одной, а в двух или нескольких интонационно-смысловых речевых единицах, следующих одна за другой после разделительной паузы. Она используется как средство изобразительности выделения деталей общей картины, создания эффекта замедленного кадра; выделения важного, с точки зрения художественно-образной конкретизации изображаемого; создания неожиданной паузы, которая способствует увеличению эффекта неожиданности наступления действия; усиления эффекта длительности действия; усиления изобразительного контраста. Парцелляция отличается от присоединения тем, что парцеллируемые части всегда находятся вне основного предложения.
|
|
|
Экспрессивная лексика - слова, выражающие ласку, шутку, иронию, неодобрение, пренебрежение, фамильярность.
Вставные конструкции - слова, словосочетания и предложения, содержащие различного рода добавочные замечания, попутные указания, уточнения, поправки, разъясняющие предложение в целом или отдельное слово в нем, иногда резко выпадающие из синтаксической структуры целого. Выделяются скобками или тире.
Присоединительные конструкции — это конструкции в форме членов простого предложения, добавляемые к основному высказыванию путём присо- единения для дополнительных замечаний или разъяснений, создающих экспрессивность. Они придают характер разговорности, непринуждённости. Такие конструкции обычно присоединяются словами даже, особенно, в особенности, например, в частности, главным образом, в том числе, притом, и притом, да, да и, да и вообще.
Вводные слова выражают отношение говорящего к высказываемому, придают эмоциональную окраску; указывают на экспрессивный характер высказывания, а также на последовательность изложения. Это способ оформления мыслей, призыв к читателю с целью привлечь его внимание к излагаемым фактам, то есть вид коммуникативного контакта.
|
|
|
Троп (от греч. tropos — оборот) — употребление слова в переносном значении для характеристики какого-либо явления при помощи вторичных смысловых оттенков, присущих этому слову. В основе тропа лежит сопоставление двух понятий, которые близки в каком-либо отношении.
Аллегория (от греч. allegoria — иносказание) — иносказательное изображение (например, изображение хитрости в образе лисы, коварства — в виде змеи).
Гипербола — образное преувеличение какого-либо мнения.
Ирония — троп, состоящий в употреблении слова или выражения в смысле, обратном буквальному, с целью насмешки.
Литота (от греч. litotes — простота, малость, умеренность) — образное выражение, состоящее в непомерном преуменьшении размера, силы, значения какого-либо предмета.
Метафора (от греч. metaphora — перенос) — употребление слова в переносном значении на основе сходства для создания образности и компактности в плане языковых средств, когда о многом можно сказать одним словом. Она подчёркивает особую выразительность и эмоциональность речи.
Метонимия (греч. metonymia — переименование) — употребление названия одного предмета вместо названия другого предмета на основании внешней или внутренней связи между ними для предельно краткого выражения мысли и создания образности.
|
|
|
Олицетворение - троп, состоящий в приписывании неодушевлённым предметам признаков и свойств живых существ, который используется для создания образности, выразительности.
Парафраз (перифраз) (от греч. paraphrases — описательный оборот, описание) — описательная передача смысла какого-либо выражения, замена названия лица, предмета или явления путём описания их существенных признаков.
Синекдоха (от греч. synecdoche — соподразумевание) - употребление названия целого вместо части и, наоборот, чтобы усилить экспрессию речи и придать ей глубокий обобщающий смысл.
Сравнение — вид тропа, в котором одно явление или понятие поясняется путём сопоставления его с другим явлением.
Эпитет (от греч. epitheton — приложение) — слово, определяющее предмет или явление и подчёркивающее какие-либо его свойства, качества или при- знаки.
Для усиления образно-выразительной функции речи используются особые синтаксические построения - стилистические фигуры.
Алогизм (от греч. а — не-, без-; logismos — разум, рассуждение) — стилистический приём намеренного нарушения логических связей в целях комизма, иронии, например соединение в форме перечисления логически неоднородных понятий.
Анафора (от греч. anaphora — вынесение наверх) — стилистическая фигура, заключающаяся в повторении одних и тех же элементов в начале каждого
параллельного ряда (стиха, строфы, прозаического отрывка). Она используется для усиления, подчёркивания предшествующего слова.
Антитеза (от греч. antithesis - противоположение) — стилистическая фигура, служащая для усиления выразительности речи путём резкого противопо- ставления понятий, мыслей, образов.
Бессоюзие — стилистическая фигура, состоящая в намеренном пропуске соединительных союзов между членами предложения или между предложениями, передающая стремительность, насыщенность впечатлениями в пределах общей картины или использующаяся для создания впечатления быстрой смены событий.
Градация (от лат. gradatio — постепенное усиление) - стилистическая фигура, состоящая в таком расположении частей высказывания, при котором каждая последующая заключает в себе усиливающееся (реже уменьшающееся) значение, благодаря чему создаётся нарастание (реже ослабление) производимого ими впечатления.
Инверсия (от лат. inversio — перестановка) — расположение членов предложения в особом порядке, нарушающем прямой порядок с целью усилить выразительность речи, для создания добавочных смысловых и выразительных оттенков.
Каламбур (от фр. calembour — игра слов) — фигура речи, состоящая в юмористическом использовании многозначности слова или звукового сходства различных слов, используется, чтобы привлечь внимание, сделать акцент на чём-либо.
Многосоюзие — стилистическая фигура, состоящая в намеренном использовании повторяющихся союзов для логического и интонационного подчёркивания соединяемых союзами членов предложения
или частей сложносочинённого предложения для усиления выразительности речи.
Оксюморон (от греч. oxymoron — остроумно-глупое) — стилистическая фигура, состоящая в соединении двух понятий, противоречащих друг другу: горькая радость, звонкая тишина.
Параллелизм (от греч. parallelos — рядом идущий) — одинаковое синтаксическое построение (расположение) соседних предложений или отрезков речи.
Риторический вопрос — стилистическая фигура, при этом вопрос ставится не с целью получить на него ответ, а чтобы привлечь внимание читателя (слушателя) к тому или иному явлению.
Риторическое обращение - стилистическая фигура, состоящая в подчёркнутом обращении к кому- или чему-либо для усиления выразительности речи, которая используется, чтобы выразить отношение к тому или иному объекту, дать его характеристику, усилить выразительность речи.
У молчание — оборот речи, заключающийся в том, что автор сознательно не до конца выражает мысль, предоставляя читателю (слушателю) самому догадываться о невысказанном.
Эллипс (от греч. ellepsis — упущение, недостаток) - фигура поэтического синтаксиса, основанная на пропуске одного из членов предложения, легко восстанавливаемого по смыслу (чаще всего сказуемо“ го), используется для придания высказыванию динамичности, интонации живой речи, художественной выразительности.
Эпифора (от греч. epi — после, phoros — несущий) — стилистическая фигура, заключающаяся в повторении одних и тех же элементов в конце каждого параллельного ряда.
Виды ошибок
Под грамматическими ошибками подразумевается нарушение правил и норм использования морфологических форм частей речи, структуры языковой единицы и синтаксических конструкций.
Словообразовательные ошибки состоят в неоправданном словосочинительстве или видоизменении слов нормативного языка, их нельзя воспринимать как орфографические.
Морфологические ошибки связаны с ненормативным образованием форм слов и употреблением частей речи (неправильное формообразование, нарушение системных свойств формообразовательной системы у разных частей речи).
Синтаксические же ошибки связаны с нарушением синтаксических норм.
Наиболее часто встречаются речевые ошибки:
—ошибочное словообразование;
—искажение слов;
一 замена какой-либо морфемы;
—создание несуществующей производной языковой единицы;
—ошибочное формообразование:
1) существительного (неодушевлённого существительного, как у одушевлённого, одушевлённого существительного, как у неодушевлённого); изменение рода при образовании падежных форм; склонение несклоняемых существительных; образование множественного числа у существительных, которые имеют только единственное, и наоборот;
2) прилагательного (ошибочный выбор полной и краткой форм, а также ошибочное образование форм степеней сравнения).
3) деепричастий и причастий;
4) числительного;
5) местоимения (неудачное употребление местоимений, также местоименное дублирование одного из членов предложения, чаще подлежащего);
6) глагола (нарушение видовременной соотнесённости глагольных форм);
—ошибки, связанные с употреблением частиц, зачастую они ставятся перед теми членами предложения, которые они должны выделять.
Синтаксические ошибки связаны с нарушением правил синтаксиса — конструирования предложений, правил сочетания слов.
Наиболее часто встречаются следующие виды синтаксических ошибок.
—Нарушение согласования.
一 Неправильное управление.
—Синтаксическая двузначность.
—Смещение синтаксических конструкций (лишнее соотносительное слово в главном предложении).
一 Пропуск слов.
—Ошибки в структуре простого предложения (нарушение связи между подлежащим и сказуемым) и ошибки в структуре сложного предложения (смешение сочинительной и подчинительной связи).
—Неоправданный пропуск (эллипсис) подлежащего.
—Нарушение способа выражения сказуемого в синтаксических конструкциях.
—Ошибки в построении предложения, искажающие его смысл и структуру.
—Отрыв придаточного от определяемого слова.
—Нарушение связи между подлежащим и сказуемым.
—Нарушение границы предложения.
—Ошибки в построении предложения с однородными членами.
—Разрушение ряда однородных членов.
—Ошибки в построении деепричастного и причастного оборотов.
—Смешение прямой и косвенной речи.
—Неверное употребление союзов и союзных слов.
Лексические ошибки — это ошибки не в структуре языковой единицы, а в её использовании. Они предполагают нарушение правил лексики, норм и правил применения слов в речи, употребление слов в несвойственных им значениях, искажение морфемной формы слов и правил смыслового согласования.
Выделяют следующие виды лексических ошибок.
—Употребление слова в несвойственном ему значении.
—Смешение слов, близких по значению; по значению и звучанию; различающихся приставкой или суффиксом.
—Смешение синонимичных слов.
—Неразличение оттенков значений синонимов.
—Употребление слов с не соответствующей контексту стилистической окраской.
—Неуместное употребление эмоционально-окрашенных и просторечных слов.
—Употребление лишних слов (плеоназм), когда значение одного компонента целиком входит в значение другого.
—Тавтология — использование словосочетаний, члены которых имеют один корень.
—Неуместный повтор слова.
—Единообразие синтаксических конструкций.
—Нарушение видовременной соотнесённости форм глагола.
—Неудачное употребление личных, указательных и др. местоимений.
—Отсутствие связи между предложениями.
—Словосочинительство.
—Нарушение смыслового согласования слов (взаимное приспособление слов в соответствии с их вещественным значением).
—Нарушение лексико-семантической сочетаемости слова.
—Приписывание переносного значения слову, которое его не имеет.
—Смешение значений слов-паронимов.
—Неоправданная многозначность в предложении.
—Фразеологические ошибки — искажение формы фразеологизмов или они употребляются в несвойственном им значении, например:
1) изменение его лексического состава;
2) усечение фразеологизма;
3) расширение его лексического состава;
4) искажение грамматической формы фразеологизма;
5) объединение (контаминация) фразеологизмов;
6) сочетание плеоназма и фразеологизма;
7) употребление фразеологизма в несвойственном ему значении.
В тексте сочинения недопустимы также этические ошибки, которые связаны с проявлением внешней или скрытой речевой агрессии (грубое, оскорбительное, обидное общение, выражение негативных эмоций, чувств или намерений в неприемлемой форме: угроза, грубое требование, оскорбление, обвинение, а также употребление бранных слов, жаргонизмов, вульгаризмов, арго, насмешка).
Тренировочные задания
1. Прочитайте тексты. Для каждого текста сформулируйте проблему, которая поднимается в нём. Обращайте внимание на выделенные слова. Составьте план с опорными фразами для сочинения.
Придумайте свой заголовок. Что вы думаете о влиянии книг на разум и чувства человека? Выскажите свою мысль о литературе и её роли в вашей жизни.
Всякое приятное чтение имеет влияние на разум, без которого ни сердце не чувствует, ни воображение не представляет. В самых дурных романах есть уже некоторая логика и риторика: кто их читает, будет говорить лучше и связнее совершенного невежды, который в жизнь свою не раскрывал книги. К тому же нынешние романы богаты всякого рода познаниями...
Напрасно думают, что романы могут быть вредны для сердца: все они представляют обыкновенно славу добродетели или нравоучительное следствие. Правда, что некоторые характеры в них бывают вместе и приманчивы и порочны; но чем же они приманчивы? Некоторыми добрыми свойствами, которыми автор закрасил их черноту: следственно, добро и в самом зле торжествует. Нравственная природа наша такова, что не угодишь сердцу изображением дурных людей и не сделаешь их никогда его любимцами. Какие романы более всех нравятся? Обыкновенно чувствительные: слёзы, проливаемые читателями, текут всегда от любви к добру и питают её. Нет, нет! Дурные люди и романов не читают. Жестокая душа их не принимает кротких впечатлений любви и не может заниматься судьбою нежности. Гнусный корыстолюбец, эгоист найдёт ли себя в прелестном романическом герое? А что ему нужды до других? Неоспоримо то, что романы делают и сердце и воображение... романическими: какая беда? Тем лучше в некотором смысле для нас, жителей холодного и железного севера! Без сомнения, не романические сердца причиною того зла в свете, на которое везде слышим жалобы, но грубые и холодные, то есть совсем им противоположные! Романическое сердце огорчает себя более, нежели других; но зато оно любит свои огорчения и не отдаст их за самые удовольствия эгоистов. (Н. Карамзин)
Любовь к отечеству может быть физическая, моральная и политическая.
Человек любит место своего рождения и воспитания. Сия привязанность есть общая для всех людей и народов, есть дело природы и должна быть названа физическою. Родина мила сердцу не местными красотами, не ясным небом, не приятным климатом, а пленительными воспоминаниями, окружающими, так сказать, утро и колыбель человечества. В свете нет ничего милее жизни; она есть первое счастие, а начало всякого благополучия имеет для нашего воображения какую-то особенную прелесть... Всякое растение имеет более силы в своём климате: закон природы и для человека не изменяется...
С кем мы росли и живём, к тем привыкаем. Душа их сообразуется с нашею; делается некоторым её зеркалом; служит предметом или средством наших нравственных удовольствий и обращается в предмет склонности для сердца. Сия любовь к согражданам, или к людям, с которыми мы росли, воспитывались и живём, есть вторая, или моральная, любовь к отечеству, столь же общая, как и первая, местная или физическая, но действующая в некоторых летах силь- нее: ибо время утверждает привычку. Надобно видеть двух единоземцев, которые в чужой земле находят друг друга: с каким удовольствием они обнимаются и спешат изливать душу в искренних разговорах! Они видятся в первый раз, но уже знакомы и дружны, утверждая личную связь свою какими-нибудь общими связями отечества! Им кажется, что они, говоря даже иностранным языком, лучше разумеют друг друга, нежели прочих: ибо в характере единоземцев есть всегда некоторое сходство, и жители одного государства образуют всегда, так сказать, электрическую цепь, передающую им одно впечатление посредством самых отдалённых колец или звеньев...
Но физическая и моральная привязанность к отечеству, действие натуры и свойств человека не составляют ещё той великой добродетели, которою славились греки и римляне. Патриотизм есть любовь ко благу и славе отечества и желание способствовать им во всех отношениях. Он требует рассуждения — и потому не все люди имеют его.
Самая лучшая философия есть та, которая основывает должности человека на его счастии. Она скажет нам, что мы должны любить пользу отечества, ибо с нею неразрывна наша собственная; что его просвещение окружает нас самих многими удовольствиями в жизни; что его тишина и добродетели служат щитом семейственных наслаждений; что слава его есть наша слава; и если оскорбительно человеку называться сыном презренного отца, то не менее оскорбительно и гражданину называться сыном презренного отечества...
Не говорю, чтобы любовь к отечеству долженствовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всём лучше; но русский должен по крайней мере знать цену свою. (Н. Карамзин)
Я изучал Москву с лишком тридцать лет и могу сказать решительно, что она не город, не столица, а целый мир — разумеется, русский. В ней сосредоточивается вся внутренняя торговля России; в ней процветает наша ремесленная промышленность.
Как тысячи солнечных лучей соединяются в одну точку, проходя сквозь зажигательное стекло, так точно в Москве сливаются в один национальный облик все отдельные черты нашей русской народной физиономии. Европейское просвещение Петербурга; не вовсе чуждое тщеславия хлебосольство наших великороссийских дворян; простодушное гостеприимство добрых сибиряков; ловкость и досужество удалых ярославцев, костромитян и володимирцев; способность к письменным делам и необычайное уменье скрывать под простою и тяжёлою наружностью ум самый сметливый и хитрый — наших, некогда воинственных, малороссиян; неуклюжество и тупость белорусцев; страсть к псовой охоте степных помещиков; щегольство богатых купцов отличными рысаками; безусловное обожание всего чужеземного наших русских европей- цев и в то же время готовность их умереть за славу и честь своей родины; безотчётная ненависть ко всему заморскому наших запоздалых староверов, которые, несмотря на это, не могут прожить без немецкой мадамы или французского мусью; учёность и невежество, безвкусие и утончённая роскошь; одним словом, вы найдёте в Москве сокращенье всех элементов, составляющих житейский и гражданский быт России, этого огромного колосса, которому Петербург служит головою, а Москва сердцем.
Москва — богатый, неисчерпаемый рудник для каждого наблюдателя отечественных нравов. (М. Загоскин)
Если в детях нельзя видеть идеала нравственного совершенства, то, по крайней мере, нельзя не согласиться, что они несравненно нравственнее взрослых. Они не лгут (пока их не доведут до этого страхом), они стыдятся всего дурного, они хранят в себе святые чувства любви к людям, свободной от всяких житейских предрассудков. Они сближаются со сверстником, не спрашивая, богат ли он, ровен ли им по происхождению; у них замечена даже особенная наклонность — сближаться с обиженными судьбою, с слугами и т. п. И чувства их всегда выражаются на деле, а не остаются только на языке, как у взрослых; ребёнок никогда не съест данного ему яблока без своего брата или сестры, которых он любит; он всегда принесёт из гостей гостинцы своей любимой нянюшке; он заплачет, видя слёзы матери, из жалости к ней. Вообще мнение, будто бы в детях преобладающее чувство — животный эгоизм — решительно лишено основания. Если в них не заметно сильного развития любви к отечеству и человечеству, это, конечно, потому, что круг их понятий ещё не расширился до того, чтобы вмещать в себе целое человечество.
Они этого не знают, а чего не знаешь, того и не любишь.
Нет, не напрасно дети поставлены в пример нам даже тем, пред кем с благоговением преклоняются народы, чьё учение столько веков оглашает вселенную. Да, мы должны учиться, смотря на детей, должны сами переродиться, сделаться как дети, чтобы достигнуть ведения истинного добра и правды. Если уже мы хотим обратить внимание на воспитание, то надо начать с того, чтобы перестать презирать природу детей и считать их не способными к восприятию убеждений разума. Напротив, надо пользоваться теми внутренними сокровищами, которые представляет нам натура дитяти. Многие из этих природных богатств нам ещё совершенно неизвестны, многое, по слову Евангелия, утаено от премудрых и разумных и открыто младенцам!..
И мы думаем — главное, что должен иметь в виду воспитатель — это уважение к человеческой природе в дитяти, предоставление ему свободного, нормального развития, старание внушить ему прежде всего и более всего правильные понятия о вещах, живые и твёрдые убеждения, заставить его действовать сознательно, по уважению к добру и правде, а не из страха и не из корыстных видов похвалы и награды... (Н. Добролюбов)
Оканчивая курс воспитания и вступая в общество, мы находим себя в необходимости или отречься от всего, чему нас учили, чтобы подделаться к обществу, или следовать своим правилам и убеждениям, становясь таким образом противниками общественного направления. Но жертвовать святыми, высшими убеждениями для житейских расчётов — слишком безнравственно и отвратительно; а идти против общества — где же взять сил на это? К такой борьбе с ложным направлением общества воспитание совсем не готовит нас. Оно даже совсем не заботится о том, чтобы вкоренить в нас высшие, человеческие убеждения; оно хлопочет только о том, чтобы сделать нас учёными, юристами, врачами, солдатами и т. п. Между тем, вступая в жизнь, человек хочет иметь какое-нибудь убеждение, хочет определить, что он такое, какая его цель и назначение. Всматриваясь в себя, он находит уже готовое решение этих вопросов, данное воспитанием, а присматриваясь к обществу, видит в нём стремления, совершенно противоположные этим решениям. Он хочет бороться со злом и ложью, — но здесь-то и оказывается вся несостоятельность его прежнего воспитания: он не приготовлен к борьбе, он должен сначала перевоспитать себя, чтобы выйти на арену бой ца... А между тем годы летят, жизнь не ждёт, нужно
действовать, и человек действует как попало, часто падая под бременем тяжёлых вопросов, увлекаясь стремительным течением толпы то в ту, то в другую сторону, — потому что сам собою он не умеет действовать — в нём не воспитан внутренний человек, в нём нет убеждений. А убеждения даются нелегко...
(Н. Добролюбов)
«О родина, святая родина! Какое на свете сердце не встрепенётся при виде твоём? Какая ледяная душа не растает от веянья твоего воздуха?»
Так думал Владимир Ситцкий, с грустною радостию озирая с коня нивы, и пажити, и рощи переславские, свидетелей его детства, и любопытным взором, как будто желая испытать память свою, искал и предугадывал он мелькающие из-за лесу главы обителей. Правда, они не казались теперь ему, как прежде, огромными; окрестность не была уже бесконечна; но она была по-прежнему светла, всё по-старому приветна. Он выехал, наконец, на озеро Плещево и стал, поражённый красотою природы, чувствами давно забытыми и новыми.
Тихо, как сон его детства, лежало перед ним озеро в изумрудных рамах своих, отражая вечернее небо, и снежные стены обителей, и сумрачный город, и чуть оперённые майскою зеленью рощи. Ладьи рыбарей, мнилось, летели в шаровидном небе, и утомлённые чайки дремали на развешенных сетях или, чуть зы блемые, на влаге хрустальной. Весенние жаворонки провожали солнце с поднебесья и сверкали там последними его лучами, сливая звонкое своё пение с гремленьем тысячи ручьёв, сбегающих в озеро.
Как пыль сражения улегается под дождём, смывающим кровь с лица земли, улеглись страсти в душе Владимира. Память буйной молодости, дворское честолюбие, жажда битвы и славы и всё, всё уступило место чувству, близкому к раскаянию. Он слез с коня, припал к воде, которою часто плескался в отрочестве, в которой теперь, как в святочном зеркале, мелькало ему прошедшее, жадно пил её, — и спокойствие вливалось в него струёй вместе с прохладой!..
Полный надеждою взор Владимира стремился к стенам Переславля. Там уже не было его родителей; но добрая память стерегла их могилы и сердечное добро пожаловать ждало их наследника у порогов друзей. Долго ещё лежал Владимир на свежей мураве, улелеянный мечтами под крылом родимого неба, и сон росою упал на утомлённые члены путника — сон, какого давно не знала кипучая душа его, и летнее солнце невидимо вскатывалось над ними.
(А. Бестужев-Марлинский)
—Это бревно никуда не годится, — сказал он плотнику, — в нём сгнила сердцевина.
—Так-то и с нашею Русью, Петрович,— ответствовал плотник, вонзая топор носком в дерево и присев на венец, — Москва, сердце её, испорчено, а мы терпим. Она кличет к себе из Польши царей, а мы подавай войско то за них, то против них драться! Поляки пируют в Москве; вор Сапега обложил Троицу, а от неё далеко ли и до нас! Прогневали мы господа неправдой; коротается наш век бедами; кто скажет, что моё добро, моя голова будут у меня завтра?.. В плохие мы живём годы, Петрович. (А. Бестужев-Марлинский)
...Странные дни начались для о. Василия, и небывалое творилось в уме его. До сих пор было так: существовала крохотная земля, и на ней жил один огромный о. Василий со своим огромным горем и огромными сомнениями, — а других людей как будто не жило совсем. Теперь же земля выросла, стала необъятною,
и вся заселилась людьми, подобными о. Василию. Их было множество, и каждый из них по-своему жил, по-своему страдал, по-своему надеялся и сомневался, и среди них о. Василий чувствовал себя как одинокое дерево в поле, вокруг которого внезапно вырос бы безграничный и густой лес. Не стало одиночества,— но вместе с ним скрылось и солнце, и пустынные светлые дали, и плотнее сделался мрак ночи.
Все люди говорили ему правду. Когда он не слышал их правдивых речей, он видел их дома и лица: и на домах, и на лицах была начертана неуловимая правда жизни. Он чувствовал эту правду, но не умел её назвать и жадно искал новых лиц и новых речей. Исповедников в рождественском посту бывало немного, но каждого из них поп держал на исповеди по целым часам и допрашивал пытливо, настойчиво, забираясь в самые заповедные уголки души, куда сам человек заглядывает редко и со страхом. Он не знал, чего он ищет, и беспощадно переворачивал всё, на чём держится и чем живёт душа. В вопросах своих он был безжалостен и бесстыден, и страха не знала его родившая- ся мысль. И уже скоро понял о. Василий, что те люди, которые говорят ему одну правду, как самому богу, сами не знают правды о своей жизни. За тысячами их маленьких, разрозненных, враждебных правд сквозили туманные очертания одной великой, всеразрешающей правды. Все чувствовали её, и все её ждали, но никто не умел назвать её человеческим словом — эту огромную правду о боге, и о людях, и о таинственных судьбах человеческой жизни.
Начал чувствовать её о. Василий, и чувствовал её то как отчаяние и безумный страх, то как жалость, гнев и надежду. И был он по-прежнему суров и холоден с виду, когда ум и сердце его уже плавились на огне непознаваемой правды и новая жизнь входила в старое тело. (Л. Андреев)
С каждым днём опостывал мне двор... Я вырывался из душных палат кремлёвских, чтоб подышать отзывным мне ветром и бурею, чтобы выместить на зверях свою ненависть к людям. Однако ж, по какой-то пагубной привычке, я не мог жить вовсе без людей, с которыми не мог ужиться. Такова-то цепь общества: снять её мы не в силах, а разорвать не решимся. (А. Бестужев-Марлинский)
Дождливый летний день. Я люблю в такую погоду бродить по лесу, особенно когда впереди есть тёплый уголок, где можно обсушиться и обогреться. Да к тому же летний дождь — тёплый. В городе в такую погоду — грязь, а в лесуземля жадно впитывает влагу, и вы идёте по чуть отсыревшему ковру из прошлогоднего палого листа и осыпавшихся игл сосны и ели. Деревья покрыты дождевыми каплями, которые сыплются на вас при каждом движении. А когда выглянет солнце после такого дождя, лес так ярко зеленеет и весь горит алмазными искрами. Что-то праздничное и радостное кругом вас, и вы чувствуете себя на этом празднике желанным, дорогим гостем. (Д. Мамин-Сибиряк )
И что же? Вдруг, невидимо где, заиграла музыка. Откуда слышна эта музыка, Миша не мог понять: он ходил и к дверям — не из другой ли комнаты? и к часам — не в часах ли? и к бюро, и к горке; прислушивался то в том, то в другом месте; смотрел и под стол. Наконец Миша уверился, что музыка точно играла в табакерке. Он подошёл к ней, смотрит, а из-за деревьев солнышко выходит, крадётся тихонько по небу, а небо и городок всё светлее и светлее; окошки горят ярким огнём, и от башенок будто сияние. Вот солнышко перешло через небо на другую сторону, всё ниже да ниже, и наконец за пригорком совсем скрылось; и городок потемнел, ставни закрылись, и башенки померкли, только ненадолго. Вот затеплилась звёздочка, вот другая, вот и месяц рогатый выглянул из-за деревьев, и в городке стало опять светлее, окошки засеребрились, и от башенок потянулись синеватые лучи. (В. Одоевский)
Самые первые предметы, уцелевшие на ветхой картине давно прошедшего, картине, сильно полинявшей в иных местах от времени и потока шестидесяти годов, предметы и образы, которые ещё носятся в моей памяти, — кормилица, маленькая сестрица и мать; тогда они не имели для меня никакого определённого значенья и были только безымёнными образами. Кормилица представляется мне сначала каким-то таинственным, почти невидимым существом. Я помню себя лежащим ночью то в кроватке, то на руках матери и горько плачущим: с рыданием и воплями повторял я одно и то же слово, призывая кого-то, и кто-то являлся в сумраке слабоосвещённой комнаты, брал меня на руки, клал к груди... и мне становилось хорошо. Потом помню, что уже никто не являлся на мой крик и призывы, что мать, прижав меня к груди, напевая одни и те же слова успокоительной песни, бегала со мной по комнате до тех пор, пока я засыпал. Кормилица, страстно меня любившая, опять несколько раз является в моих воспоминаниях, иногда вдали, украдкой смотрящая на меня из-за других, ино- гда целующая мои руки, лицо и плачущая надо мною. Кормилица моя была господская крестьянка и жила за тридцать вёрст; она отправлялась из деревни пешком в субботу вечером и приходила в Уфу рано поутру в воскресенье; наглядевшись на меня и отдохнув, пешком же возвращалась в свою Касимовку, чтобы поспеть на барщину. Помню, что она один раз приходила, а может быть и приезжала как-нибудь, с моей молочной сестрой, здоровой и краснощёкой девочкой. (С. Аксаков)
Жулька также принадлежала к очень распространённой породе маленьких собак, тех тонконогих собачек с гладкой чёрной шерстью и жёлтыми подпалинами над бровями и на груди, которых так любят отставные чиновницы. Основной чертой её характера была деликатная, почти застенчивая вежливость. Это не значит, чтобы она тотчас же перевёртывалась на спину, начинала улыбаться или униженно ползала на животе, как только с ней заговаривал человек (так поступают все лицемерные, льстивые и трусливые собачонки). Нет, к доброму человеку она подходила с свойственной ей смелой доверчивостью, опиралась на его колено своими передними лапками и нежно протягивала мордочку, требуя ласки. Деликатность её выражалась главным образом в манере есть. Она никогда не попрошайничала, наоборот, её всегда приходилось упрашивать, чтобы она взяла косточку. Если же к ней во время еды подходила другая собака или люди, Жулька скромно отходила в сторону с таким видом, который как будто бы говорил: «Кушайте, кушайте, пожалуйста... Я уже совершенно сыта...» Право же, в ней в эти моменты было гораздо меньше собачьего, чем в иных почтенных человеческих лицах во время хорошего обеда. (А. Куприн)
Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему руку, руку, написавшую «Водопад». Державин приехал. Он вошёл в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: где, братец, здесь нужник? Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига, который отменил своё намерение и возвратился в залу. Дельвиг это рассказывал мне с удивительным простодушием и весёлостью. Державин был очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил. Он сидел, подперши голову рукою. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвисли: портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похож. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостью необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочёл мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошёл я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом...
Не помню, как я кончил своё чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять... Меня искали, но не нашли...
(По А. Пушкину)
2. Озаглавьте текст. Выделите изобразительно-выразительные средства, которые использовал писатель. Попробуйте самостоятельно описать лето.
Я сидел и глядел кругом, и слушал. Листья чуть шумели над моей головой; по одному их шуму можно было узнать, какое тогда стояло время года. То был не весёлый, смеющийся трепет весны, не мягкое шушуканье, не долгий говор лета, не робкое и холодное лепетанье поздней осени, а едва слышная, дремотная болтовня. Слабый ветер чуть-чуть тянул по верхушкам. Внутренность рощи, влажной от дождя, беспре- станно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце или закрывалось облаками; она то озарялась вся, словно вдруг в ней всё улыбалось... то вдруг опять всё кругом слегка синело: яркие краски мгновенно
гасли... и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
Листва на берёзах была ещё почти вся зелена, хотя заметно побледнела; лишь кое-где стояла одна молоденькая, вся красная или вся золотая...
Ни одной птицы не было слышно: все приютились и замолкли; лишь изредка звенел стальным колокольчиком насмешливый голосок синицы. (И. Тургенев)
3. В предложенные тексты вставьте литературные аргументы.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 303; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!