Созидательная работа в России 9 страница
Нельзя утверждать точно, но, вероятно, наиболее важным фактом в истории пятидесятилетия после 1871 г. было то, что немецкому народу методически внушали идею основанного на военной мощи германского мирового господства, а также теорию того, что человечеству необходимы войны. Ключом к пониманию германского исторического учения является изречение графа Мольтке: «Вечный мир – это мечта, причем отнюдь не прекрасная. Война – один из элементов мирового порядка, предопределенного Богом. Без войны мир пришел бы в упадок и погряз в материализме». И немецкий философ Ницше был полностью согласен с набожным фельдмаршалом:
«Является самообманом и красивой фантазией ожидать многого (если вообще чего-нибудь) от человечества, если оно разучится воевать. Пока что неизвестно другое средство, которое побуждало бы к действию сильнее, чем великая война. Эта грубая энергия, порожденная лагерем, эта порожденная ненавистью полная беспристрастность, эта совесть, порожденная убийством и хладнокровием, эта страсть, порожденная усилием по уничтожению врага, это гордое безразличие к потерям, собственной жизни и жизни товарищей, эта подобная землетрясению встряска души – все это необходимо народу, когда он теряет жизненную силу».
На это учение, насквозь пропитавшее всю Германскую империю, конечно же, обратили внимание за ее пределами, и оно встревожило все государства и народы мира, оно неизбежно содействовало созданию антигерманской коалиции. Это учение подкреплялось демонстрацией военных, а затем и военно-морских приготовлений, представлявших угрозу Франции, Британии и России. Оно влияло на образ мысли, манеры и мораль немецкого народа.
|
|
|
После 1871 г. немец за границей выпятил грудь и повысил голос. Он привносил пренебрежительное к другим отношение даже в коммерческие сделки. Его машиностроение вышло на мировые рынки, его судоходство заполонило моря. Все это сопровождалось демонстративным патриотическим вызовом. Даже свои достоинства он использовал как средство оскорбления. (Большинство других народов, если бы они имели такой же исторический опыт и подверглись такой же идеологической обработке, наверняка вели бы себя подобным же образом.)
Своего рода историческим несчастным случаем, из тех, которые персонифицируют и ускоряют катастрофы, было то, что правитель Германии император Вильгельм II являлся воплощением как новейшей немецкой тенденции в образовании, так и гогенцоллерновской традиции в самой что ни на есть завершенной форме. Он взошел на трон в 1888 г. в возрасте двадцати девяти лет; его отец, Фридрих III, унаследовал верховную власть от своего деда, Вильгельма I, в марте, а в июне того же года умер. По материнской линии Вильгельм II был внуком королевы Виктории, однако в его характере не было и следа той либеральной германской традиции, которая была отличительной чертой Саксен-Кобург-Готской фамилии.
|
|
|
Его голова была забита скороспелой риторикой нового империализма. Свое восхождение он ознаменовал обращением к армии и флоту; его обращение к народу последовало тремя днями позже. В них четко звучало презрение к демократии: «Солдат и армия, а не парламентское большинство спаяли воедино Германскую империю. Мое доверие принадлежит армии». Так торжествующие Гогенцоллерны присвоили себе плоды кропотливой работы немецких педагогов.
В 1895 г. Вильгельм провозгласил Германию «мировой державой» и заявил, что «будущее Германии находится на морях», – игнорируя тот факт, что на морях уже были британцы, – и стал проявлять возрастающий интерес к строительству крупного военно-морского флота. Он также взял под свою опеку немецкую литературу и искусство. Он использовал свое влияние для того, чтобы сохранить своеобразный и вычурный германский готический шрифт вместо римского шрифта, которым пользовались остальные страны Западной Европы. Он оказывал поддержку Пангерманскому движению, которое объявило голландцев, скандинавов, бельгийских фламандцев и швейцарских немцев членами великого германского братства, фактически предназначив им роль хорошего ассимиляционного материала для голодной и стремящейся к экспансии молодой империи.
|
|
|
В 1890 г. Вильгельм приобрел у Британии небольшой остров Гельголанд и превратил его в мощную военно-морскую крепость.
Военная катастрофа, которую потерпела Россия в Маньчжурии в 1905 г., содействовала росту агрессивности германского империализма. Угроза совместных боевых действий Франции и России против Германии, казалось, миновала. Германский император устроил нечто вроде королевского шествия по Святой Земле, побывал в Танжере, чтобы высказать султану Марокко свою поддержку против французов, и обрушил на Францию свой монарший гнев, заставив ее под угрозой войны отправить в отставку ее министра иностранных дел. Он укрепил связи между Австрией и Германией, и в 1908 г. при его поддержке Австрия, открыто пренебрегая мнением остальных стран Европы, отобрала у турок югославские провинции Босния и Герцеговина. Так своим военно-морским вызовом Британии и актами агрессии против Франции и славян он вынудил Британию, Францию и Россию к выработке совместной оборонной политики против Германии. Кроме того, аннексия Боснии содействовала отчуждению Италии, которая до этого была его союзницей.
|
|
|
Вполне естественным было то, что финансовым и промышленным лидерам новой Германии, которые становились все богаче, коммерсантам, пустившимся в заморские авантюры, чиновникам и простолюдинам этот вождь пришелся по вкусу. Многие немцы, в глубине души считавшие его безрассудным фанфароном, на людях высказывались в его поддержку, потому что он нес с собой столь подкупающую атмосферу успеха. Hoch der Kaiser!
Все же Германия не сдалась без борьбы этому мощному потоку империализма. В стране крепла новая политическая сила – социал-демократическая партия, проповедовавшая доктрины Маркса. Эта партия росла наперекор сильнейшему противодействию официальных и религиозных организаций и жестоко репрессивному законодательству, направленному против деятельности политических объединений.
Кайзер постоянно обрушивался на нее с нападками; ее лидеров арестовывали и высылали за границу. Когда он взошел на трон, эта партия не набрала на выборах и полмиллиона голосов; в 1907 г. она получила более трех миллионов голосов. Он пошел на некоторые уступки, согласившись с такими вещами, как пенсионный возраст и страховка по болезни, используя их в качестве примирительного жеста, хотя эти социальные блага и так по праву принадлежали рабочим.
Его обращение в социализм было замечено, но оно не обеспечило ему новых приверженцев империализма. Его военно-морские амбиции сталкивались с умелым и жестким противостоянием; колониальные авантюры новых германских капиталистов подвергались постоянным атакам со стороны этой партии здравого смысла простых людей. Но социал-демократы оказывали умеренную поддержку армии, потому что, какое бы сильное отвращение ни вызывал у них их доморощенный деспот, гораздо больше они боялись и ненавидели деспотизм варварской и обращенной в прошлое России на их восточных границах.
Прямая опасность для Германии заключалась в том, что ее чванливый империализм мог вынудить Британию, Россию и Францию к совместному нападению на нее, к своего рода превентивной войне. Кайзер колебался между жесткой позицией по отношению к Британии и неуклюжими попытками умиротворить ее, пока его флот увеличивался в размерах и пока он готовился к войне против России и Франции. Когда в 1913 г. британское правительство предложило прекратить в двустороннем порядке военно-морское строительство на год, то последовал отказ.
Несчастьем кайзера стал его сын и наследник, который был даже большим Гогенцоллерном, большим империалистом и большим сторонником пангерманских идей, чем его отец.
Молодой кронпринц был лишь одним из представителей молодежи правящих классов Германии весной 1914 г. Все они пили из одной и той же чаши. Их профессора и преподаватели, их глашатаи и лидеры, их матери и возлюбленные – все они готовили их к великому историческому шансу, который был уже близок. Они были исполнены будоражащего чувства неминуемой схватки, трубного зова грандиозных свершений, победы над всем человечеством за рубежом, триумфа над упрямыми рабочими у себя дома. Страна была напряжена и возбуждена, словно спортсмен перед выступлением.
На протяжении всего периода вооруженного мира Германия была лидером и задавала тон для остальной Европы. Особо сильное влияние ее новые доктрины агрессивного империализма оказывали на сознание британцев, которые были плохо подготовлены к противостоянию мощному интеллектуальному давлению из-за границы.
Университеты Оксфорда и Кембриджа не справились с заданием модернизации образования высших классов из-за страхов и предрассудков, вызванных так называемым «конфликтом науки и религии» в представлении духовенства, которое контролировало эти университеты через попечительские советы. Народное же образование было изуродовано религиозными раздорами, исключительной скупостью муниципальных властей, стремлением работодателей использовать детский труд и индивидуалистическим нежеланием «заниматься образованием чужих детей».
Старая английская традиция, традиция прямых высказываний, законности, справедливости и, в некоторой степени, республиканской свободы, значительно поблекла в тяжелые времена наполеоновских войн. Романтизм, главным пропагандистом которого был великий романист сэр Вальтер Скотт, заразил воображение нации страстью к вычурному и живописному. «Мистер Бриггс», комический англичанин из «Панча» пятидесятых и шестидесятых годов XIX в., одетый в костюм шотландского горца и выслеживающий оленя, был типичным воплощением духа нового движения.
Извращенная этнология и искаженная история, старавшиеся убедить немцев, представляющих собой соединение славянских, кельтских и тевтонских элементов, что они являются совершенно особой и великой расой, были использованы и английскими писателями, которые начали превозносить новое этнологическое открытие – «англосаксов». Эта необыкновенная этническая смесь изображалась как кульминационное достижение человечества, выдающийся результат объединенных усилий греческих и римских, египетских, ассирийских, еврейских, монгольских и тому подобных скромных предшественников этого венца белой расы. Бессмысленная легенда о германском превосходстве только усилила раздражение поляков в Познани и французов в Лотарингии. Еще более смехотворная легенда о превосходстве англосаксов не только усилила раздражение английским правлением в Ирландии, но и снизила уровень общения британцев с «покоренными» народами во всем мире. Ибо исчезновение уважения и культивирование идеи «превосходства» означает исчезновение законности и справедливости.
Новый британский империализм нашел своего поэта в лице мистера Киплинга, а практическую поддержку – среди ряда представителей финансовых и деловых кругов, путь которых к монополиям и эксплуатации освещался его блеском.
Все же империалистическое движение в Великобритании не имело ни той власти, ни того единства, которые это движение имело в Германии. Оно не было естественным продуктом какого-либо из трех объединенных, но разных народов Британии. Оно не было им присуще. Королева Виктория и ее наследники, Эдуард VII и Георг V, первая из-за своего пола, двое других по стати и темпераменту и все трое в силу их традиций, не были предрасположены носить «сияющие доспехи», потрясать «бронированными кулаками» и размахивать «славными мечами» по примеру Гогенцоллернов. У них хватало мудрости воздерживаться от какого-либо открытого вмешательства в формирование общественных представлений.
И это «британское» империалистическое движение с самого начала вызвало враждебность большого количества английских, уэльских, ирландских и шотландских писателей, которые отказывались признавать новую «британскую» национальность или принять теорию того, что они являются этакими «англосаксонскими» сверхчеловеками. Кроме того, многие крупные дельцы Британии, особенно в сфере морских перевозок, создали свои состояния на свободной торговле и поэтому относились к фискальным предложениям новых империалистов и к новым финансовым и торговым авантюристам, которые ассоциировались с ними, со вполне оправданной подозрительностью.
Быстрыми темпами продолжало развиваться народное образование, был достигнут прогресс в сфере общественных интересов и в более справедливом распределении богатства, находившегося прежде в руках немногих. Три народа Британии вплотную приблизились к справедливому и реалистическому урегулированию давних разногласий с Ирландией. К несчастью для них, мировая война застала их в самом разгаре этих усилий.
Как и Япония, Ирландия очень мало фигурировала в этом очерке – и по той же причине: она представляла собой страну на отделенном острове, которая много получала, но мало возвращала, поэтому ее вклад в общечеловеческую драму пока что невелик.
Ее население представляет собой смесь очень разных этнических компонентов, основным из которых, вероятно, является смуглая «средиземноморская» ветвь, ненордическая и неарийская, подобно баскам, а также народу Португалии и юга Италии. Эта первоначальная основа была затоплена где-то в VI в. до н. э. – и мы не знаем, в какой степени, – волной кельтских народов. По крайней мере, степень ее воздействия была достаточной для укоренения здесь одного из кельтских языков – ирландского гэльского.
Между Ирландией, Шотландией, Уэльсом и Англией происходили постоянные миграции, вторжения и контрвторжения кельтских или подвергшихся кельтскому влиянию народов. Ирландия была обращена в христианство в V в. Позже восточное побережье было захвачено и заселено норманнами, но мы не знаем, насколько они повлияли на расовою характеристику.
Норманны и англичане приходили в 1169 г., во времена Генриха II, и позже. В современной Ирландии тевтонская линия, наверное, столь же сильна, как и кельтская, или даже сильнее. Поначалу Ирландия была варварской страной с родовым строем и немногочисленными очагами стабильности, в которых творческие склонности более древней расы находили отражение в художественной работе по металлу и цветных иллюстрациях к священным книгам. В XII в. произошло частичное завоевание Ирландии Английским королевством, и в разных частях страны появились редкие поселения норманнов и англичан. С самого начала обнаружились глубокие различия между национальными характерами ирландцев и англичан, которые усиливались непохожестью языков и стали еще более очевидными после протестантской Реформации. Англичане стали протестантами; ирландцы, по вполне естественной реакции, сплотились вокруг гонимой Католической церкви.
Английское правление в Ирландии с самого начала представляло собой то затухающую, то вновь разгорающуюся гражданскую войну из-за конфликта языков и различия в английских и ирландских законах, касавшихся землевладения и наследования. Мы не будем здесь рассказывать о восстаниях, расправах и покорении этого несчастного острова во времена Елизаветы и Якова I, однако при Якове появился новый повод для вражды – конфискация обширных территорий в Ольстере и их заселение пресвитерианскими шотландскими колонистами. Они образовали протестантскую общину, которая находилась в неизбежном постоянном конфликте с остальной – католической – частью Ирландии.
В политических конфликтах во времена Карла I и Республики, а также во времена Якова II, Вильгельма и Марии обе английские противоборствующие стороны находили приверженцев и союзников в ирландских партиях. В Ирландии существует пословица: «Неудача Англии – удобный случай для Ирландии», поэтому гражданская война в Англии и казнь Страффорда явились удобным случаем для расправ над англичанами в Ирландии (1641). Позже Кромвель отомстил за эти расправы, не щадя никого, кто был вооружен, и эти жестокости до сих пор с особой злопамятностью поминают ирландские католики. С 1689 по 1691 г. Ирландию снова раздирала гражданская война. Яков II искал поддержки у ирландских католиков против Вильгельма III, и его сторонники потерпели жестокие поражения в битвах у Бойна (1690) и Огрима (1691 г.).
Затем последовало урегулирование, Лимерикский договор – противоречивое соглашение, в соответствии с которым английское правительство брало на себя обязательство терпимо относиться к католикам и тому подобное, однако не сдержало своих обещаний. Лимерик долго являлся основным пунктом в длинном списке обид, причиненных ирландцам. Сравнительно немногие англичане когда-либо слышали об этом договоре; в Ирландии же о нем помнят и по сей день.
Давайте теперь разберемся, насколько позволяет наш объем, в сходствах и различиях ситуации в Британии и Ирландии.
В Ирландии существовал парламент, но это был протестантский парламент, ограниченный и продажный даже в большей степени, чем современный ему британский парламент. В Дублине и его окрестностях существовала развитая цивилизация, а также довольно интенсивная научная и литературная деятельность на английском языке, сконцентрированная в протестантском университете Тринити-колледж. Это была Ирландия Свифта, Голдсмита, Беркли и Бойля. В своей сущности она являлась частью английской культуры. Ничего традиционно ирландского в ней не было. В то время католическая религия и ирландский язык были изгнанными и преследуемыми.
Именно из этой загнанной в безвестность Ирландии возникла Ирландия XX века. Ирландский парламент, ирландская литература, ее наука, вся ее культура естественным образом тяготели к Лондону, потому что они были неотъемлемой частью этого мира. Землевладельцы из тех, что побогаче, уезжали жить в Англию и отдавали своих детей в английские учебные заведения. Это означало постоянный отток богатств из Ирландии в Англию в виде прибылей, израсходованных или инвестированных за пределами страны. Прогресс в сфере средств сообщения постоянно усиливал эту тенденцию, ослаблял потенциал Дублина и совершенно обескровил Ирландию. Уния (1 января 1801 г.) стала отражением естественного слияния двух совершенно родственных систем – англо-ирландского парламента и парламента британского, которые оба были олигархическими и политически продажными. Существовала активная оппозиция этой Унии не столько со стороны собственно ирландцев, сколько со стороны осевших в Ирландии протестантов, что привело в 1803 г. к неудавшемуся восстанию под предводительством Роберта Эммета. Дублин, бывший в середине XVIII в. высококультурным англо-ирландским городом, постепенно лишился своей интеллектуальной и политической жизни и был заселен ирландцами из внутренних районов страны. Его светская жизнь становилась все более официальной и сосредоточивалась вокруг вице-короля Ирландии; его интеллектуальная жизнь дышала на ладан и на некоторое время почти умерла.
Борьба английской «демократии» за развитие образования и политические права во многих отношениях отличалась от борьбы «простых людей» Ирландии. В Британии происходил интенсивный рост промышленного населения, протестантского или неверующего; конечно, там были сельскохозяйственные работники, но не было крестьян. Ирландия, не имевшая запасов угля, с менее плодородной почвой, землевладельцы которой жили в Англии, стала страной крестьян-арендаторов. Их сельское хозяйство все более сводилось к выращиванию картофеля и свиноводству. Люди вступали в брак и рожали детей; кроме потребления виски (если его можно было достать) и периодических драк, семейная жизнь была их единственным развлечением. Пугающие последствия не заставили себя долго ждать.
В 1845 г. имел место повсеместный недород картофеля и последовал страшный голод. Многие умерли, многие эмигрировали, в основном в Соединенные Штаты; начался поток эмиграции, в результате которого Ирландия на некоторое время превратилась в страну стариков и опустевших родовых гнезд.
История отношения Ирландии к Британии отражает крайнее недоверие к правящему классу Британской империи, но это не та история, которой должна стыдиться палата общин английского парламента. Ее члены неоднократно проявляли добрую волю. Британское законодательство относительно Ирландии в течение почти полстолетия было отражением серии неуклюжих попыток со стороны либеральной Англии удовлетворить требования ирландцев и нащупать почву для дружеских отношений. Это делалось вопреки постоянному противодействию консерваторов и ольстерских ирландцев.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 115; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!