НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ВОЙНЫ 18 страница
Декрет о создании комбедов был одобрен Совнаркомом 8 июня и 11 июня представлен на утверждение ВЦИК. Там он подвергся острой критике со стороны Карелина, который обвинил его в подрыве всей структуры Советской власти в деревне. С его точки зрения, получалось, что выборные крестьянские Советы, которые уже начали создавать у себя продовольственные отделы, должны были теперь перейти в подчинение к совершенно новым, «обособленным», институтам. Кроме того, целый класс мелких землевладельцев, виновных лишь в том, что они хотят сохранить тот минимум зерна, который им необходим для обмена на промышленные товары, попадает в категорию классовых врагов, а их ничтожные «излишки» конфискуются. Крестьян обязуют сдавать зерно по фиксированным ценам, а цены на промышленные товары остаются нефиксированными. Все это, по мнению Карелина, свидетельствовало о предвзятости большевиков, действующих исключительно в интересах рабочих, и их склонности к бюрократической централизации.
С самого начала Ленин стремился мобилизовать в продотряды как можно больше петроградских большевиков и рядовых рабочих, не думая о том, как это скажется на стабильности Советской власти в городе. Так, 10 мая, на следующий день после принятия Совнаркомом декрета об изъятии излишков зерна у крестьян с помощью вооруженной силы, он попросил представителя Путиловского завода передать петроградским рабочим его призыв принять массовое участие в создаваемых продотрядах. Сопровождаемый письменным предписанием Цюрупы использовать все силы, необходимые для добывания хлеба, этот ленинский призыв требовал мобилизации в одном только Петрограде двадцати тысяч рабочих — не всяких, а «по отбору» — для «беспощадного военного похода на деревенскую буржуазию» (40). Вдобавок 21 мая Ленин телеграфировал в адрес Зиновьева и ПК текст открытого письма к петроградским рабочим по поводу мобилизации в продотряды. В этом письме, опубликованном на следующий день в прессе, Ленин призвал немедленно мобилизовать десятки тысяч сознательных петроградских рабочих, чтобы силой оружия добыть у крестьян хлеб и, тем самым, избежать «протягивающейся костлявой руки голода» (41).
|
|
|
Всего день спустя (22 мая), после очередного бурного заседания ВЦИКа, на котором Карелин и еще один видный левый эсер, Трутовский, вновь подвергли критике отношение большевиков к крестьянству и их безрассудную хлебозаготовительную политику, Ленин написал второе открытое «Письмо к питерским рабочим». В отличие от первого, оно было более агрессивно-настойчивым в агитации рабочих за присоединение к священному походу в деревню и уж точно более паникерским. Но, возможно, самой главной чертой, отличавшей это письмо от предыдущего, была яростная критика левых эсеров. Они отныне были партией слабовольных людей, так же склонных защищать кулаков, подрывать жизненно необходимую политику хлебной разверстки и, тем самым, способствовать падению Советской власти, как и представители внутренней и внешней контрреволюции (42).
|
|
|
Второе письмо Ленина к питерским рабочим было напечатано на первой странице «Красной газеты» 26 мая и вызвало новую вспышку раздражения у петроградских левых эсеров, которые в тот момент тесно сотрудничали с большевиками в коалиционном правительстве Северной коммуны, созданном после съезда Советов Северной области. Атака Ленина пришлась особенно некстати в бывшей столице, поскольку совпала с дальнейшим ухудшением продовольственной ситуации в регионе, ростом недовольства рабочих, нашедшем отражение в активной поддержке Собрания уполномоченных, вспышками антисемитизма среди рабочих и другими тревожными признаками проявления активности правых элементов и возобновлением опасений по поводу германской оккупации, связанной с ситуацией вокруг форта Ино. Все это подчеркивало исключительную важность единства в рядах петроградского руководства, если Советской власти на северо-западе суждено было выжить.
|
|
|
Острейшая редакционная статья в петроградской левоэсеровской газете «Знамя труда» от 28 мая начиналась и заканчивалась яростной критикой бездумной ленинской атаки на левых эсеров. Двумя днями ранее (26 мая) лидеры петроградских левых эсеров и представители районных комитетов партии собрались на свою восьмую городскую конференцию, где ленинское второе письмо, опубликованное в утренних газетах, вызвало вполне объяснимый взрыв негодования. «Ленин окончательно утратил чувство меры», — кричал один из делегатов. «Он не стесняется ничем, даже извращать факты», — возмущался другой. «Необходимо сдержать зарапортовавшегося диктатора!» — призывал третий. Участники конференции приняли резолюцию, в которой заявили, что «Ленин в своей демагогии утратил всякую меру», и призвали левоэсеровский ЦК обратиться к большевистской партии с просьбой немедленно выразить свое мнение по поводу ленинской позиции (43).
Документальных свидетельств о реакции на это обращение мне найти не удалось. Зато возглавляемый Зиновьевым Президиум Петросовета без промедления откликнулся на ленинские призывы. 23 мая, еще до появления второго письма Ленина в прессе, он призвал районные Советы сформировать продовольственные отряды «не позднее 27 мая». К 28 мая списки личного состава этих отрядов необходимо было предоставить в продовольственную комиссию Петросовета. Каждому районному Совету была назначена начальная квота — от 50 до 20 новобранцев (из общего числа 515 новобранцев). На себя Президиум Петросовета брал обязательство обучить и вооружить эти формирования (44). 29 мая этот план был одобрен на экстренном пленарном заседании Петроградского Совета, и 2 июня его Президиум объявил, что первые петроградские продотряды в составе 400 рабочих покинули Петроград (45).
|
|
|
31 мая Петроградское бюро ЦК большевиков выступило инициатором созыва редкого общего совещания партийных лидеров из СК СО, Северного областного и Петербургского комитетов, районных комитетов, профсоюзов и других органов. Главной причиной созыва этого совещания, по-видимому, стала необходимость обсудить полученные из ЦК директивы о восстановлении строгой внутрипартийной дисциплины и, в очередной раз, усилении партийной работы (46). Прежде всего, совещанию надлежало обсудить вопрос о том, как увязать эти требования с настойчивым призывом Ленина о выделении еще большего количества «лучших» партийных кадров для службы в продотрядах (что лишало партийную работу всяких шансов на усиление). Пытаясь как-то разрешить эту дилемму, совещание постановило создать комиссию из трех человек (Зиновьев, Стасова, Равич) с «диктаторскими полномочиями» в области назначения и распределения кадров и определило нормы мобилизации в продотряды для местных партийных организаций (25 % от общего числа членов) (47).
5 июня предложение об отправке из Петрограда с продотрядами 25 % наиболее эффективных членов партии обсуждало Собрание организаторов Петербургского комитета. Организаторы сосредоточили внимание на негативном влиянии, которое такой огромный отток квалифицированных партийных кадров может оказать на их усилия по восстановлению партийных организаций на предприятиях. Поддержав в целом идею создания продотрядов, они признали цифру 25 % нереальной для партийной мобилизации, но, в то же время, призвали районные партийные комитеты сделать все возможное, чтобы отправить в продотряды максимальное количество товарищей (48).
Продотрядная мобилизация стояла в повестке дня заседания ПК большевиков 19 июля, после того как Ленин написал третье письмо к питерским рабочим и передал его с большевиком Каюровым для распространения в Петрограде (49). В этом письме Ленин призывал отправить в деревню для заготовки хлеба дополнительно 10 тысяч рабочих. К тому времени примерно 2,5 тысячи партийных товарищей уже покинули Петроград в составе продотрядов, и это при том, что призыв новобранцев и партийные мобилизации в Красную армию также оттягивали значительное число партийцев из Петрограда (50). Члены ПК проигнорировали масштаб ленинских требований, которые, будучи выполнены в полном объеме, просто обескровили бы партийную организацию и ее самые надежные источники кадров. Однако к самим директивам они отнеслись серьезно, потому что считали, что «от этого зависят все дальнейшие судьбы революции», и постарались принять меры по улучшению качественного состава участников продотрядов, оставив, в то же время, достаточное число компетентных работников в Петрограде, чтобы можно было продолжить важную для партии организационную работу.
Одновременно Каюров представил послание Ленина на заседании исполкома Выборгского районного Совета, который отреагировал на него, делегировав в продотряды нескольких своих ведущих представителей. Впоследствии утвержденная ПК процедура отбора кандидатур, а также тот факт, что Ленин доверил распространение его письма Каюрову, минуя и ЦК в Москве, и петроградское партийное руководство, способствовали расколу в Исполкоме Петроградского Совета. Это заставило Петроградское бюро ЦК собраться 22 июля на совместное с Петербургским комитетом заседание. Резолюция, которая была принята на этом заседании, подтвердила, что участники продотрядов несут двойную ответственность — перед ПК и Президиумом Петросовета. Резолюция также содержала критику Ленина и Зиновьева: первого — за нарушение организационной процедуры (передачу письма через Каюрова, минуя партийные структуры), а второго — за публичные нападки на ПК в Исполкоме Петроградского Совета (51).
Что касается левых эсеров, то ЦК их партии запретил своим членам вступать в «карательные отряды», как они называли продотряды (52), и в Петрограде этот запрет соблюдался. Однако, следуя своей практике избегать серьезных конфликтов с большевиками, петроградские левые эсеры не стали делать проблему из большевистской хлебозаготовительной политики. Так, на заседании Петроградского Совета, где эта политика получила одобрение, их докладчик ограничился рекомендацией также послать в деревню агитаторов, которые будут разъяснять, что происходит, а остаток времени потратил на критику меньшевиков и правых эсеров (53).
10 июня СК СО издал декрет, которым упразднил существующую бюрократическую систему продовольственных поставок и ввел в Петрограде централизованную продовольственную диктатуру. Вся ответственность за поставки и распределение продовольствия сосредоточивалась в руках Наркомата продовольствия в Москве и Петроградского Совета. Кроме того, районные Советы получили право выдвигать кандидатуры на посты в продовольственных органах в своих районах (54). Оба этих отступления от московских директив явились реакцией на реалии и проблемы, волновавшие местных большевиков и левых эсеров. Действительно, одним из самых интересных моментов во всем этом эпизоде было то, насколько ярко он демонстрировал стремление петроградских левых эсеров и большевиков избегать, несмотря на все разногласия в политических, социальных и экономических вопросах, жесткой полемики во имя концентрации усилий на решении важнейших проблем, определяющих выживание Советской власти на северо-западе.
* * *
В июне, частично благодаря сдерживающему влиянию левых эсеров, особенно Прошьяна, большевистское руководство Петрограда всячески противилось введению «красного террора» как меры пресечения контрреволюционной деятельности (55). Более того, в середине июня комиссар по внутренним делам Прошьян, с самого начала откровенно враждебно относившийся к институту ЧК, разработал всесторонний план организации охраны порядка в Петрограде, который включал использование профессиональной «гвардии» Комитета революционной охраны Петрограда, действующей на городском и районном уровне, и рядовых граждан, периодически привлекаемых к исполнению функций по охране порядка по месту жительства. Из последних Прошьян планировал создавать невооруженные патрули, которые должны были нести круглосуточное дежурство по городу. Их главной задачей было сообщать обо всех признаках преступной, в том числе подозрительной политической, деятельности профессиональной полиции для принятия соответствующих мер. При всей своей нереалистичности этот план демонстрировал отсутствие необходимости в таких специфических органах, как ПЧК (56).
Есть резонные основания полагать, что в это время взгляды Урицкого на ПЧК совпадали с взглядами Прошьяна. Взять хотя бы тот факт, что ее буквально наводнили спекулянты. 20 апреля в письме в Москву Новгородцевой Елена Стасова, в ответ на недовольство Центрального Комитета сложившимся в Петрограде негативным отношением к ЧК, заметила: «Если бы мы считали, что обе комиссии [в Москве и в Петрограде] абсолютно не имеют ничего положительного, то мы тотчас же подняли бы немедленную кампанию против них и добились бы их ликвидации… Критика существующего всегда необходима». «Не знаю, как Дзержинский, — продолжала она, — а Урицкий определенно говорит, что в смысле борьбы со спекуляцией они постоянно наталкиваются на то, что нити приводят именно к ним на Гороховую, которая, таким образом, является центром спекуляции» (57).
Две другие причины, по которым, вероятно, Урицкий не возражал против роспуска ПЧК, заключались в том, что руководство этим органом претило ему и, что более важно, его отношения с Дзержинским, его патроном, были весьма напряженными. Отношения между ними испортились еще в самом начале, из-за той невозможной ситуации, которую оставила после себя ВЧК, спешно переехав в Москву. Неоднократные обращения Урицкого к Дзержинскому с просьбой вернуть следственные дела на заключенных ЧК в Петрограде были им проигнорированы. Но самое главное, Урицкий считал расстрелы, применяемые ВЧК, контрпродуктивными, а ее методы дознания — отвратительными (58).
Со своей стороны, Дзержинский был возмущен имевшим место в начале июня фактом ареста Урицким Алексея Филиппова, одного из первых чекистских агентов внешней разведки, и его помощника по подозрению в причастности к контрреволюционной организации «Каморра народной расправы» (59). Но, что было более существенно, Дзержинский знал о курсе на умеренность, взятом главой ПЧК после отъезда ВЧК в Москву, и считал Урицкого слишком самостоятельным и слишком мягким для занимаемой должности. В середине апреля, например, он был возмущен, узнав, что ПЧК отпустила на свободу нескольких заключенных, которых он приказал выслать бессрочно из России по подозрению в шпионаже (60). Беспокойство Дзержинского по поводу Урицкого нашло отражение в решениях, принятых 12 июня на заседании большевистской фракции Первой всероссийской конференции чрезвычайных комиссий, которая собралась в Москве 11–14 июня, чтобы обсудить особенно щекотливые политические и организационные вопросы (61). В принятой фракцией резолюции содержалось указание на необходимость пользоваться секретными сотрудниками; «изъять из обращения» видных и активных лидеров контрреволюционных партий (кадетов, правых эсеров и меньшевиков); установить слежку за генералами и офицерами; взять под наблюдение командный состав и другие структуры Красной армии; применить меру расстрела к особо злостным контрреволюционерам, спекулянтам, грабителям и взяточникам. Следуя духу этой жесткой линии, фракция постановила обратиться к ЦК партии с предложением отозвать Урицкого с его поста и заменить его «более стойким и решительным товарищем, способным твердо и неуклонно проводить тактику беспощадного пресечения и борьбы с враждебными элементами, губящими Советскую власть и революцию» (62). Председательствовал на заседании фракции Иван Полукаров — одна из центральных фигур в ВЧК, благодаря занимаемой им важной должности главы отдела по борьбе с контрреволюцией. Едва ли вероятно, чтобы Полукаров смог самостоятельно провести любое крупное решение на уровне большевистской фракции, тем более решение об отстранении Урицкого, без предварительного одобрения его Дзержинским.
Однако проблема была не только в Прошьяне и Урицком. Есть указания на то, что их взгляды на будущее ПЧК разделяли большинство членов Петроградского бюро ЦК большевиков, некоторые петроградские районные Советы, а также комиссар юстиции СК СО Крестинский. Еще 13 апреля Петроградское бюро ЦК рассмотрело резолюцию, предложенную Иоффе и рекомендующую Центральному Комитету упразднить ВЧК и ПЧК, поскольку они «более вредны, чем полезны». За резолюцию, в конце концов, проголосовал только сам Иоффе. Но самым показательным было то, что бюро затем приняло решение «временно не возбуждать дела против существования комиссии Дзержинского и Урицкого, ввиду того что это является только красивым жестом с нашей стороны» (63).
Оппозиция ПЧК со стороны ряда районных Советов возникла во время обсуждения плана организации безопасности Петрограда на заседании Междурайонного совещания 22 мая (64). В этот период петроградские районные Советы были озабочены больше всего сохранением собственной власти над своею территорией. Поэтому они враждебно относились к иерархически выстроенной ПЧК и строили планы реструктуризации Комитета революционной охраны Петрограда, с тем чтобы предоставить ему и его районным подразделениям главную ответственность за борьбу с контрреволюцией, спекуляцией и уголовными преступлениями на местах (65).
Что касается отношения Крестинского к ПЧК, то ключ к пониманию его дают сообщения в прессе о совещании высших руководителей Комиссариата юстиции, состоявшемся 20 июня. Согласно газетной информации, которая не была опровергнута, совещание было созвано с целью рассмотреть работу «комиссии Урицкого» и реформировать следственный отдел Комиссариата. Однако дискуссия на совещании свелась в основном к обсуждению проблем ПЧК. В результате было вынесено решение «комиссию Урицкого ликвидировать» (66).
Нетрудно представить, как был обеспокоен Дзержинский, когда два дня спустя до него дошли эти газетные сообщения. Его собственное видение исключительной роли ЧК в сравнении со всеми другими органами безопасности нашло отражение в решении июньской конференции чрезвычайных комиссий страны взять на себя все бремя беспощадной борьбы с контрреволюцией, спекуляцией и злоупотреблениями чиновников по всей России. Отражением этого видения стали также решение конференции о роспуске всех прочих органов безопасности и ее заявление о том, что чрезвычайные комиссии являются высшими органами административной власти Советской России. И вот, несмотря на эти решения, делающие ЧК единственным органом защиты внутренней безопасности России, и утвержденную на этой же конференции независимую, жесткоиерархическую структуру подчинения, ЧК во втором по значимости городе России оказалась на грани несогласованного роспуска (67). После обсуждения этой ситуации с членами коллегии, Дзержинский направил Зиновьеву телеграмму, в которой предельно ясно выразил свое несогласие с роспуском ПЧК. «В газетах имеются сведения, — говорилось в телеграмме, — что Комиссариат юстиции пытается распустить Чрезвычайную комиссию Урицкого. Всероссийская Чрезвычайная Комиссия считает, что в настоящий наиболее обостренный момент распускать таковой орган ни в каком случае не допустимо, напротив, Всероссийская конференция чрезвычайных комиссий, по заслушании докладов с мест о политическом состоянии страны, пришла к твердому решению о необходимости укрепления этих органов при условии централизации и согласованной их работы[.] О вышеупомянутом комиссия В.Ч.К. просит сообщить товарищу Урицкому» (68). Как будет указано ниже, в начале июля, после убийства Володарского и появления грозных признаков массовых волнений, советское руководство Петрограда направило Дзержинскому ответную телеграмму, в которой опровергло сообщения в прессе о роспуске ПЧК (69).
* * *
Влияние левых эсеров в СК СО значительно превышало их численность (4 из 13 комиссаров). Взять, к примеру, отличавшегося независимым мышлением и импульсивностью Проша Прошьяна. В бытность свою народным комиссаром центрального правительства (с декабря 1917 г. до середины марта 1918 г.), Прошьян яростнее всех нападал на Ленина и его сторонников, когда политика и практика большевиков приходили в столкновение с левоэсеровскими принципами. После ратификации Брестского мира он последовательно отстаивал необходимость выхода левых эсеров из Совнаркома, что, по его мнению, было неотъемлемой частью стратегии международной революции. Получив пост комиссара внутренних дел в правительстве Северной коммуны, второй по значению после председателя — Зиновьева, Прошьян обнаружил, что его комиссариат не является пока работающим органом (70). Однако, за короткий срок своего комиссарства он приложил колоссальные усилия, чтобы превратить его в эффективный административный институт, слаженно действующий в региональном масштабе. Главным шагом в этом направлении стал организованный им в начале июня съезд представителей отделов внутренних дел Советов Северной области (71). На нем была одобрена организационная структура Комиссариата внутренних дел и территориальных отделов внутренних дел вплоть до волостного уровня (72). 15 июня ЦИК Северной области одобрил его организационный план (73). Веденная при Прошьяне организационная структура продолжала существовать и после его ухода с поста комиссара внутренних дел. Так же, как и в бытность его наркомом почт и телеграфов в Совнаркоме, он заменил враждебно настроенный персонал лояльными к Советской власти сотрудниками, многие из которых были левыми эсерами. О значимости его фигуры в Северной коммуне говорило то, что многие декреты этого периода были изданы за подписью его и Зиновьева. Его назначение в начале июня в состав чрезвычайной и полномочной внутриправительственной тройки также свидетельствовало о важности его фигуры. Тройка была сформирована для борьбы с контрреволюционной погромной деятельностью, которую вели в рабочей среде правые группы, а также с угрозой Советской власти со стороны новых оппозиционных сил, таких как Собрание уполномоченных (74).
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!