Только двое из нас считают себя поэтами, и, читая настоящий сборник, ты
ПОЭЗИЯ ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА
Русская литература отжила Золотой век, отжила в лунно-опиумном свете и свой век Серебряный. На смену гремел и наливался бронзой социализм. Было время, когда бронзовело всё вокруг: пряжки комиссаров казались восторженно-бронзовыми, московский ампир колол бронзой шпилей монолитное небо. И было наплевать, насколько всё это так на самом деле; оно казалось бронзовым, у той эпохи было бронзовое сердце машин и заводов. Затем пришло время расплавления, и большие бронзовые звезды были обрушены.
Дальше мягкие руки нежной интеллигенции развинтили великую бронзу и начались потерянные шатания «новой русской книги». Это было время бульона, повылезавших из щелей несносных графоманов, время блёклое. Усталые и постные, они строчили по-тараканьи быстро, меняли потёртые пиджаки на бутики и право телеэкранного пастырства. Появлялся и румянился коррумпированный литературный класс, проза обывателя воплощалась в подходящей ей услужливой пустотной литературе.
Но мы были иные, дышащие спёртым воздухом рухнувшей империи, и выхлопы её торжествующих подонков определяли наш выбор. Выбор был только один – вырваться по ту сторону свободы, внезапной и неуклюжей; «разорвать уровень», сказал бы осенний патриарх Эвола. Каждый из нас выбрал свой курс на обочину агрессивных. Ты и твои молодые псы посреди бетонных стен ежедневного, документального истерна.
|
|
|
В этой стране мы – тяжёлые росы незаконнорождённой страны – созрели поутру. Кто как, но каждый ушёл в свою войну с планетэр-идиотизмом навалившейся эпохи. Сглаженным новым ценностям по-своему отвечали волчьим, бескомпромиссно мужским поступком. Жест-манифестом, жесть-манифестом. Благородное освирипение, восхитительная ненависть – мы подняли это вверх, совершая разворот от того, что стало ценным, приятным и уютным классу ментальной буржуазии. Не было ничего жестокого, ничего чудовищного, чего не изведали бы наши жадные души.
Как звучала наша молодость? Один – гладиатор ринга – стирал себя и противников в неразличимое месиво. Воля к победе – воля к ничто. Другой – идеолог фашиствующих боевиков. Воля к власти – воля к террору. Третий – вооружённый налётчик, который имел свои планы на революцию. Воля к обречённости – воля к мятежу. У каждого была путеводная воля, и мы стали мюридами – теми, кто волит.
Этот круг герметичен, в нём нет случайных людей. Топливные баки политического экстремизма, разгораясь, мы диктовали волю переулкам и шли судьбами от противного этому порядку общей комфортабельной непритязательности. Метафашисты и консервативные революционеры никогда не поступаются
|
|
|
1
Принципами и остаются лишними, а, значит, опасными бешеными зверьми.
Когда-то Маяковский зарядил бронзой своё время: «Мне не нужен ваш бог. Не нужно ваше искусство. Ваше искусство и ваша любовь». Сказав так, он породил Эру Бронзы, и так ли важно было, ответил ли хоть кто-нибудь, если сама история прогрохотала ему? Виселицей тридцатилетнего гения…
Мы говорили по-другому: нам нужен наш Бог, наша культура, наше искусство и наша любовь. Мы пришли заявить, что, вот, мы пришли. Кто поминает Бога как Оружие, тот утвердит меченосный, сабельный принцип. Он брезгливо отвергает сенсибельную литературу и искусство кружевных мечтаний – всё то, что было бы «человеческим, слишком человеческим». Не для того волей к пределу предтечи мостили себе ложе на иглах, чтобы сегодня Бог не был возвращён как протагонист №1 в этот роман. Таков наш джихад, и мы будем ожесточённо биться за Бога и ораторию лязгающего металла. – За право выстрелами доказать: Gott mit uns !
Бог – единственный герой, Бог – Единственный. Потому Господь Саваоф нетерпим и тоталитарен. Монотеизм – это всегда жестокость; она беспримесна, словно взята из пробирки, и специально вколота в нервы, револьверы и кулаки разъярённых мужчин. Предупреждаем о том, что под тяжестью наших молитв грядут те, кто способен дать бой и сгинуть. Духовная раса господ, любящих террор, ностальгирующих по концлагерным балладам. Фундаменталисты с сиянием просветлённых глаз палачей, оккультные всадники и жрецы Новейшего Халифата.
|
|
|
Мы первое жертвенное поколение, пришедшее ковать Железный век и воспеть ему могучую оду. Вращаться с огнемётами слов и действий, уподобившись дервишам-самоубийцам. Заколдовывать пространство высказывания, алхимической фразы, накликая войну и мистическое исступление – это opus таинственного Имама, к которому мы стремимся. Наш Имам – наш фюрер, наш сумрак – Султан. Наша земля – шорох лагерных ключей.
По случаю рождества Железного века воины бросают скупые цветы. К эфесам ятаганов привязываются розы, когда вселенная лоска отступает в зиму полуночи. Из этой зимы, из этого холода мерцают контуры отвердевшей фундаментальной онтологии. И где-то здесь в наших сапогах занимается утро чёрных тюрбанов. Это критический тео-реализм, книга беспощадности к либеральному миру и его обмельчавшему человечку. Железо и теология – вот, что нас интересует до ослепления. И мы стали исламистами в том возрасте, когда равновесно, жертвовать ли собой или изничтожить всё в радиусе одного экзистенциального взрыва.
Терзаемый бомбами и вербующийся в войска мёртвого полковника Каддафи, хоронящий своих братьев и сжигающий отработанную поэзию стариков некрофутурист, ты встаёшь под Сабли и Розы Ислама. К винтовке, молодой поэт-камикадзе, певец звукоточащего железа. Винтовки поют, ятаганы отвечают.
Только двое из нас считают себя поэтами, и, читая настоящий сборник, ты
2
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 402; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!