Подготовка текста Е. Г. Водолазкина, перевод и комментарии Е. Г. Водолазкина и Г. М. Прохорова 17 страница
Так, некий боярин по имени Феодор, наученный дьяволом, думал, что со святым появились здесь большие богатства, и потому послал ночью разбойников, чтобы те, придя к нему, отобрали у него сокровища и сделали ему зло. Но когда разбойники пошли к монастырю святого и были уже поблизости, они увидели множество людей вокруг монастыря блаженного: кто-то стрелял из лука, кто-то делал что-то иное. И разбойники, глядя на это, остановились поодаль и ожидали, когда те уйдут прочь, чтобы напасть на святого. Но долго стояли разбойники, а те от монастыря уходить не собирались. Так разбойники и ушли ни с чем, не сумев причинить святому никакого зла.
Въ грядущую же нощь пакы послании разбойници приидоша и пакы по тому же образу видѣша человѣкы иныя, множае прьваго. Такоже и тыя, яко нѣкыа вои, стрѣлюяще. И сего ради убоявшеся паче и отидоша и възвестиша болярину своему, како прьвое и второе прихождаху на святаго и како много вои видѣша стрѣляющих.
На следующую ночь вновь пришли подосланные разбойники и снова подобным же образом увидели каких-то людей в еще большем, чем в первый раз, количестве. Эти тоже, словно какие-то воины, стреляли. Поэтому разбойники испугались еще больше и возвратились и рассказали своему боярину, как они приходили к святому в первый и во второй раз и как видели множество стреляющих воинов.
Феодоръ же, яко услыша, дивляшеся, помышляше же, яко нѣкий от велмож прииде къ святому молитвы ради, и посла в монастырь блаженаго Кириила, хотя извѣстно увѣдѣти, кто суть бывшии в монастыри вчера и третиемъ дни. И якоже увѣдѣша, яко никтоже есть бывъ множае недѣли в манастыри том, и възвѣстиша Феодору. Слышав же сиа, Феодоръ в чювство прииде и раскаася о съгрѣшении. Разумѣ бо святаго человѣка Божиа суща его быти, и яко Пречистая покрывает его от находящих золъ, и сего ради бояся, да не паче месть приимет от Бога, заеже такова мужа хотяше оскорбити. Тѣмъже скоро течет къ святому, каяся съ слезами о съгрѣшениих и исповѣдуа ему бывшее: како послалъ бяше разбойникы на нь, и видѣние, иже видѣша, прьвое и второе. Блаженый же Кириилъ утѣшивъ его, еже не стужитиси о сем, рекъ ему: «Вѣруй ми, чадо Феодоре, яко ничто ино не имѣю в жизни сей, развѣ ризы сие, яже на мнѣ видиши, и мало книжиць».
|
|
|
Феодор же, услышав это, удивился и подумал, что кто-то из вельмож пришел к святому просить молитвы, и послал в монастырь блаженного Кирилла, желая разузнать наверняка, кто был в монастыре вчера и третьего дня. И посланцы, узнав, что более недели в том монастыре никого не было, сообщили это Феодору. Феодор же, услышав это, пришел в чувство и раскаялся в согрешении. Ибо понял он, что святой — настоящий человек Божий, что Пречистая укрывает его от зол, и потому испугался, как бы не получить от Бога большое возмездие за то, что хотел причинить скорбь такому человеку. Потому быстро побежал он к святому и, каясь со слезами в согрешениях, рассказал ему о происшедшем: как он посылал на него разбойников и какое видение видели они в первый и во второй раз. Блаженный же Кирилл, утешив его, чтобы тот из-за этого не горевал, сказал ему: «Верь мне, чадо Феодор, что ничего другого в этой жизни я не имею, кроме этой ризы, которую ты на мне видишь, и немногих книжек».
|
|
|
Феодоръ же удивися простотѣ мужа и безъимѣнию, паче же помощи Божии, бывшей на немъ. Отиде прочее в дом свой, глаголя: «Благодарю тя, Господи Человѣколюбче, яко не остави мене грѣшнаго врагом уловлену быти и не попусти мнѣ оскорбити твоего угодника!» Оттолѣ же предреченный Феодоръ стяжа велию вѣру къ святому, и не яко человѣка имяше его, но паче яко аггела Божиа.
Феодор удивился его простоте и нестяжательности, а еще больше помощи ему Божией. Вернулся он к себе домой и сказал: «Благодарю тебя, Господь Человеколюбец, что не дал врагу уловить меня грешного и не попустил меня причинить скорбь твоему угоднику!» И с тех пор обрел этот Феодор великую веру в святого и почитал его не как человека, но скорее как ангела Божия.
|
|
|
Тѣмъже егда хотяше къ святому ити благословениа ради, паче же празднику приходящу, тогда меташе мрежа в ловитву, глаголя: «Боже, во имя Твоего угодника Кирила даждь намъ ловъ», — вѣру бо имяше къ святому несуменну. Николиже без рыбъ не бяше: иногда осетръ или два уловивъ, къ блаженному приношаше. И тако многа времена творяше, и николиже къ святому тщама руками прихожаху.
И потому, когда собирался он идти к святому за благословением, особенно когда наступал праздник, тогда забрасывал он сеть со словами: «Боже, во имя твоего угодника Кирилла, дай нам улов», — ибо без сомнений верил он в святого. И никогда не оставался он без рыбы: то одного осетра, то двух поймав, приносил их к блаженному. И так бывало много раз и никогда не приходил он к святому с пустыми руками.
Елмаже убо сим тако бывающимъ, и происхождааше слава повсюду о блаженнѣмъ Кириилѣ, и Кириилово имя, яко освящение нѣкое, на всѣх языцѣхъ обношаашеся, и добродѣтель яко пръстом показоваше того, овѣм смирение мужа хвалящим, овѣм же еже въздръжателное и въ словесехъ полезное сказующим, овѣм же нищету и простоту другъ другу повѣдающим. Тѣмже и мнози, мирьская презирающе, иноци бывааху.
|
|
|
Так шло время, и слава о блаженном Кирилле распространялась повсюду, и имя Кирилла, как нечто освящающее, было у всех на устах, и добродетель словно перстом указывала на него, причем одни хвалили смирение этого мужа, другие говорили о его воздержании и пользе от его слов, третьи рассказывали друг другу о его нищете и простоте. Оттого многие, презрев мирское, становились монахами.
Тогда же прииде и Игнатие нѣкый, мужь съвръшенъ и великъ в добродѣтели, молчалных чинъ имуща. И толико жестоко житие проходааше, аще инъ никтоже таковых, яко и образъ по блаженѣм Кириилѣ всѣм быти братиамъ. Глаголет же ся о нем таково, яко по многом своем въздръжании и колѣнопреклонениих въ всѣх тридесяти лѣтех пребысть не лежа на ребрѣх, но тако стоя просто мало сна вкушаше или мало присѣде. Нищету же его, юже възлюби, нестяжателное — нѣсть что глаголати. Иже в том чину много поживъ, къ Господу отиде.
Тогда же пришел и некий Игнатий, муж совершенный и великий в добродетели, имевший чин молчальника. Такую суровую жизнь он вел, как никто другой, так что после блаженного Кирилла он был примером для всех братии. Рассказывают о нем, что при своем великом воздержании и коленопреклонениях тридцать лет провел он, не ложась на ребра, но так, стоя, или чуть присев, вкушал немного сна. О возлюбленной же им нищете и нестяжательности нечего и говорить. Пожив в том чину много лет, он отошел к Господу.
И много отвсюду къ блаженому приходяще бяху, и в малѣ времени братии множае бывше.
И много людей отовсюду приходило к блаженному Кириллу, и за малое время братия сильно увеличилась.
Бяше же уставъ блаженаго Кириила: въ церкви никомуже съ инѣми не бесѣдовати, ни же внѣ изъ церкви исходити преже кончаниа, но всѣмъ комуждо въ своем уставленом чину и славословлениихъ пребывати. Тако и къ Еуангелию и святыхъ иконъ поклонению уставъ по старчеству съблюдаху, да не нѣкое другое размѣшение будет в нихъ. Сам же блаженый Кириилъ николиже, въ церкви стоя, къ стѣнѣ преклонися или без времене посѣди, но нозѣ его бяху яко и столпие. Такоже и къ трапезѣ идуще, по старчеству мѣсте исхожааху. На трапезѣ же, кождо ихъ по своих мѣстѣхъ сѣдяще, молчаху, и никогоже бяше слышати, но токмо четца единаго.
Блаженный установил правило: в церкви никому ни с кем не беседовать и из церкви прежде окончания службы не выходить, но всем, каждому пребывать в установленном для него чине и славословиях. Также и подходя к Евангелию, и при поклонении святым иконам соблюдали они порядок старшинства, чтобы не было у них никакой сутолоки. Сам же блаженный Кирилл, в церкви стоя, никогда не прислонялся к стене и прежде времени не садился, и ноги его были словно столпы. И на трапезу выходили в порядке старшинства. На трапезе же, каждый на своем месте сидя, молчали, и никого не было слышно, кроме одного чтеца.
Братиам же всегда трои снѣди бывааху, развѣ постныхъ дний, в нихже есть Аллилуйа.[34] Сам же блаженый от двоихъ снѣдей приимаше, и сиа тому не до сытости. Питие же его ино ничто же не бяше, развѣ единоа воды. Въстающе же от трапезы, отхождааху в келиа своя, молчаниемъ благодаряще Бога, не уклоняющеся на нѣкиа бесѣды или, от трапезы идуще, ко иному нѣкоему брату приходити, кромѣ великыя нужда.
Братьям всегда давали три блюда, за исключением постных дней, когда поется «Аллилуйя». Сам же блаженный вкушал от двух блюд, и то не до сытости. Питьем его не было ничто другое, кроме одной воды. Вставая же после трапезы, все расходились по своим кельям, в молчании благодаря Бога, не уклоняясь на какие-либо беседы и не заходя по пути с трапезы к кому-то другому из братьев, разве что по большой необходимости.
Единою же случися нѣкоему от ученикъ его, Мартиниану именемъ, от трапезы ити к нѣкоему брату нѣкиа ради потребы. Егоже видѣвъ святый къ иной келии уклоншася, призывает его к себѣ и въспросивъ его: «Камо идеши?» Он же рече, яко: «Нѣчто тамо до брата имѣх орудие и сего ради хотѣх ити къ нему». Святый же, яко поношая, ему глаголаше: «Тако ли съхраняеши чинъ манастырьскый? Не можеши ли ити прьвое в келию свою и длъжное молитвовати, таже, аще нужно ти бяше, къ брату ити?» Он же, яко осклабився, рече, яко: «Пришедшу ми в келию, ктому не могу изыти». Святый же рече ему: «Сице твори всегда: прьвое в келию иди, и келия всему научит тя».
Однажды же случилось одному из учеников святого, Мартиниану именем, пойти после трапезы к некоему брату по какой-то надобности. Увидев, что тот повернул к другой келье, святой подозвал его к себе и спросил: «Куда ты идешь?» Тот ответил: «У меня есть дело к живущему там брату, и потому я хотел зайти к нему». Святой же, как бы укоряя, сказал ему: «Так ли соблюдаешь ты монастырский чин? Разве ты не можешь пойти сначала в свою келью и прочесть там положенные молитвы, а затем, если тебе нужно, идти к брату?» И тот, чуть улыбнувшись, ответил: «Когда я прихожу в келью, выйти оттуда я уже не могу». Святой же сказал ему: «Так поступай всегда: первым делом иди в келью, и келья всему тебя научит».
Бяше же о семъ обычай таковъ яко: аще кто к нѣкоему брату принесет грамоту или поминокъ, грамоту, не распечатавъ, приношааше къ святому, такоже и поминокъ. Такоже, аще кто хотяше внѣ послати от манастыря послание, не написати без отча повелѣниа никтоже не смѣяше, послати.
Был и такой обычай: если кто-то принесет какому-либо брату письмо или подарок, то письмо, не распечатав, приносили к святому, также и подарок. Подобным же образом, если кто-то хотел послать письмо из монастыря, ни написать без отчего повеления никто не смел, ни послать.
В манастыри же и в келии ничтоже не веляше имѣти, ниже своимъ звати, но вся общая, по апостолу, имѣти,[35] яко да сего ради не раби будем тѣмъ, ихже нарицаемъ. Сребряно же или златое весма отинуд не именовашеся в братии, кромѣ манастырьскыя ксенодохиа, сирѣчь казны. Оттуду вся к потребѣ братиамъ имяху. Жаждею же кто одръжим бываше, в трапезу идяху и тамо съ благословениемъ жажду устужаху. Хлѣбъ же и вода или ино что таково в келии никакоже обрѣташеся, ничтоже бяше в келии видѣти развѣ иконы. Но тако попечение токмо имуще — еже другъ друга смирением и любовию превъсходити и первѣе на пѣние въ церкви обрѣстися. Тако и на дѣло манастырьское, идѣже аще прилучаашеся, съ страхом Божиим отхождааху и бяху работающе не яко человѣком, но Богови, или пред Богом стояще. Не бяше в них никоего празднословиа или мирьская пытати или глаголати, но яко кождо ихъ молча съблюдааше свое любомудрие. Аще же кто и глаголати хотяше, но ничто ино, развѣ от Писаниа, на ползу прочиимъ братиам, паче же иже Писаниа не вѣдущим.
В монастыре же и в кельях Кирилл повелел не держать ничего своего и своим ничего не называть, но все иметь, по апостолу, общим, чтобы не стать рабом того, что мы называем своим. Серебро или золото вовсе совершенно братией не упоминалось вне монастырской ксенодохии, то есть казны. Все потребное братья получали оттуда. Если же кто-то испытывал жажду, то шел в трапезную палату и там с благословением жажду утолял. Хлеба же и воды или иного чего-то подобного никогда в кельях не находилось, ничего нельзя было там увидеть, кроме икон. Одно только имели они попечение — превзойти друг друга смирением и любовью и оказаться первыми в церкви на службе. Так же и на работы монастырские, где бы они ни были, уходили они со страхом Божиим и работали не как для людей, но для Бога или перед Богом стоя. Не было у них никакого празднословия, ни вопросов, ни рассказов о мирском, но каждый молча соблюдал свое любомудрие. Если же кто-то хотел говорить, то не говорил ничего другого, как только из Писания, на пользу прочим братьям, особенно не знавшим Писания.
Много же бяше различие и устроениа тѣх житиа, комуждо бо от братии образъ же и мѣру правилом блаженый даяше. Умѣше рукодѣлие дѣлаху, в казну отношаху. Себѣ же ничтоже без благословениа не дѣлаше. Вся бо от казны, якоже и преже рѣхом, имяху — одѣаниа же и обуща, и прочая же к телеснѣй потребѣ. Сам же святый отинуд ненавидяше видѣти на себѣ нѣкую лѣпоту ризную, но тако просто хождааше в ризѣ раздраннѣй и многошвенѣ.
Существовало и большое различие в строе их жизни, ибо каждому из братии образ жития и меру правил давал сам блаженный. Те, кто умел, делали что-то руками и относили изделия в казну. Для себя же без благословения никто ничего не делал. Ибо, как мы уже сказали, все получали они из казны — и одежду, и обувь, и прочее, необходимое для тела. Сам же святой совершенно не мог видеть на себе какую-то красивую одежду и так и ходил в разорванной и многократно зашитой ризе.
И моляше же всѣх и запрещааше не имѣти отинуд свое мудрование и готовым быти ко всякому послушанию, да тако плод Богови приносится, а не своей воли.
И он просил всех и приказывал совершенно не иметь своих умствований и быть готовыми ко всякому послушанию, чтобы таким образом приносился плод Богу, а не своей воле.
Бяше же се обычай блаженаго Кирила: по отпѣнии заутреняго славословиа и по своем обычнѣм правилѣ приходити в поварню видѣти, кое братиам будет утѣшение. Моляше же и служителя блаженый, да елико мощно дѣлати къ братскому упокоению. Иногда бо и сам способъствоваше имъ своима рукама к тѣх учрежению и тако всякыми виды упокоение братиамъ готовляше. Мед же или ино питие, елика пианства имут, никакоже в манастыри обрѣтатися повелѣ. И тако блаженый симъ уставом змиеву главу пианства отрѣза и корень его прочее исторже. Устави же не токмо же при своем животѣ меду и иному, елика пианства имуть, не быти, но паче и по своем преставлении таковым не обрѣтатися заповѣдавъ.
Был у блаженного и такой обычай: отпев утреннее славословие и исполнив свое обычное правило, приходить в поварню посмотреть, какое будет братьям угощение. Блаженный просил служителя приготовлять братьям пищу, стараясь изо всех сил. А иногда и сам он своими руками помогал приготовить пищу и готовил братьям всевозможные блюда. Мед же и иные напитки, содержащие хмель, он повелел в монастыре ни в коем случае не держать. И так, этим запретом, отсек блаженный голову змию пьянства и самый корень его вырвал. Установил он не только при его жизни меда и иных хмельных напитков в монастыре не держать, но заповедал также не иметь их и по его преставлении.
И се убо бяше блаженаго удивленна достойно Божие дарование, яко николиже от усердиа можаше слез удръжати, егда служаше божественую литоргию, тако и въ чтениихъ, егда чтяху или сам чтяше, наипаче же въ своем келейном правилѣ. От сего убо бяше познати, колико усердие и вѣру имяше къ Богу.
И вот какое дарование блаженного достойно удивления: никогда, служа божественную литургию или во время чтения, когда читали другие или сам он читал, особенно же при своем келейном правиле, не мог он удержаться от слез, текущих от усердия. По этому можно понять, какие имел он усердие и веру в Бога.
Бяше же таково, егда нѣции недостатки случаашеся в монастыри, братиа понуждаху послати святаго к нѣкыим христолюбцем еже просити у нихъ на потребу братиам. Он же никако сему не веляше быти, глаголя: «Аще Богь и Пречистая забудеть нас на мѣстѣ сем, въскую есмы в жизни сей?» И тако братию утѣшааше и учаше еже у мирьскых не просити милостыня.
Бывало так, что когда в монастыре чего-то недоставало, братья понуждали святого послать к каким-нибудь христолюбцам попросить у них для нужд братии. Он же этого никак не позволял, говоря: «Если Бог и Пречистая забудут нас на этом месте, то зачем и нужны мы в этой жизни?» И при этом утешал он братию и учил не просить милостыню у мирских людей.
Бяше нѣкто святаго ученикъ, Антоние именем, великъ сый по Бозѣ житием и разсужение имѣя въ иночьскых и въ мирскых. Сего убо блаженый Кирилъ единою лѣтом посылаше купити еже к телѣсней потребѣ братиам — рекше одеждю и обущу, масло же и прочая. Ктому же из монастыря не исхождаху, аще не нѣкая нужда прилучашеся. Аще кто от мирскых присылаше милостыню, яко от Бога та посланая приимаху, благодаряще Бога и Пречистую Его Матерь.
Был у святого один ученик, Антоний именем, великий жизнью в Боге и имевший разум в делах как иноческих, так и мирских. Блаженный Кирилл посылал его раз в год купить потребное братьям для их тел — то есть одежду, обувь, масло и прочее. А сверх этого он из монастыря не выходил, если только не случалось какой-то необходимости. Когда же кто-то из мирских людей присылал милостыню, как от Бога то присланное принимали, благодаря Бога и Пречистую Его Мать.
Прииде же княгини благочестиваго князя Андрѣя,[36] егоже и отечьство бяше мѣсто то, Агрепина именем.[37] И та благочестива и милостива зѣло, вѣру имяще къ иноческому образу, паче же къ блаженому Кирилу, и хотяше братию учредити рыбными снѣдьми. Но святый не повелѣ рыбы ясти в пост Великый. Княгини же, яко благочестива, и моляше его, яко да простит братию ясти рыбу. Он же никакоже попусти ей, глаголя: «Аще сице сътворю, то сам азъ уставу манастырьскому разорител буду по реченному: “Еже съзидаю, сиа самъ и разоряю”. Паче же имуть и по моем преставлении глаголати, яко Кирилъ повелѣ в пост рыбу ясти». И сиа убо святый творяше, да никакоже разорится манастырьскый обычай, паче же уставлено от святых отець. Княгини же, учредивъ братию постными снѣдми, и отиде прочее в домъ свой, и святаго крепкое в подвизѣ похваляа.
Пришла однажды княгиня, жена благочестивого князя Андрея, чьей вотчиной была та земля, Агриппина по имени. Была она благочестива и очень милостива и имела веру в иноческий образ, особенно же в блаженного Кирилла, и хотела угостить братию рыбными блюдами. Но святой не позволил есть рыбу в Великий пост. Благочестивая княгиня попросила его разрешить братии есть рыбу. Но он никак не согласился с ней, сказав: «Если я так поступлю, то сам буду нарушителем монастырского устава, по сказанному: “Что созидаю, сам и разоряю”. И затем, стоит мне умереть, как начнут тогда говорить, что Кирилл повелел в пост есть рыбу». Так старался святой, чтобы ни в чем не был нарушен монастырский обычай, тем более — установленный святыми отцами. И княгиня, угостив братию постными блюдами, вернулась к себе домой, хваля твердость святого в подвиге.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 338; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!