История о великом князе Московском 41 страница
Потом был им убит Петр Оболенский, по прозванию Серебряный, украшенный сенаторским саном, человек, отличавшийся богатством и своим военным искусством. Потом убиты князья этого же рода Александр Ярославов и князь Владимир Курлятев, племянники того Дмитрия. А были они оба, особенно Александр, поистине люди, подобные ангелам жизнью и умом, ведь так были они искусны в книжном смысле православных догматов, наизусть зная все Священное Писание. Сверх того, были они просвещены и опытны и в военном деле. Род их ведется от великого Владимира, от колена великого князя Михаила Черниговского, который был убит безбожным Батыем за то, что насмехался над его богами и дерзновенно исповедовал Бога Христа перед столь сильным и грозным мучителем. А эти его родственники, венчанные кровью, приложены как невинные страдальцы к страдальцу за Христа и прибавлены к мученику мученики.
Тогда же убиенъ от него княжа сусдолское Александръ, глаголемый Горбаты, со единочадным своимъ сыном Петромъ, в первом цветѣ возвроста, аки в седминадесяти лѣтех. И того жъ дня убиенъ с нимъ шуринъ его Петръ Ховринъ, муж гредцкого роду, зело благородного и богатого, сынъ подскарбия земского, а потомъ и братъ его Михаилъ Петровичь.[157] О томъ-то Александрѣ Горбатомъ воспомянух, пишучи повесть о взятью Казанскомъ. Бо тѣ княжата суздолские влекомы от роду великого Владимера, и была на них власть старшая руская между всеми княжаты боле дву сот лет. И владѣлъ от нихъ единъ Андрѣй, княжа суздолское,[158] Волгою-рекою аже до моря Каспиского.[159] От негоже, памята ми ся, и великая княжата тверские изыдоша, яко лутче о семь знаменует в лѣтописной книге руской.[160] Но и то былъ новоубиенны Александръ муж глубокаго разума и искусный зѣло в военыхъ вещахъ, и ктому послѣдователь тшаливо Священых Писани. Яко и при самой смертии ихъ радостны и надежны быша, и неповине от него посечении, яко агнцы Бога живаго. И глаголют о них при томъ бывшия и на то зрящие, егда уже приведены к самому посещению, тогда, глаголютъ, сына его первие со потщанием приклонивша выю к мечю, отецъ же возбранивъ ему и рече: «О чадо превозлюбленый и единородны сыне мой! Да не зрят очи мои отсечения главы твоея!» И первие самъ княжа усечен. Младенецъ же оный храбрьш, взявъ мученическую честную главу отца своего, и поцеловав, и возрѣвъ на небо, рече: «Благодарю тя, о царю векомъ, Иисусе Христе, Боже нашъ, царствующий со Отцемъ и Святымъ Духом, иже сподобилъ еси насъ неповиным убиенным быти, яко и самъ от богоборныхъ жидовъ закланъ еси, неповинный агнче! А сего ради приими души наши в живодателные руце твои, Господи!» И, сие изрекши, приклонився под одскордъ ко усечению главы своя святые. Со таковымъ упованиемъ и со многою верою ко Христу своему отоидоша.
|
|
|
Тогда же убит им князь Александр Суздальский, по прозванию Горбатый, со своим единственным сыном Петром, бывшим во цвете молодости, лет семнадцати. И в тот же день убит его шурин Петр Ховрин благородного и богатого греческого рода, сын земского подскарбия, а после и брат его, Михаил Петрович. Я вспоминал об этом Александре Горбатом, когда описывал взятие Казани. А эти князья суздальские происходят по роду от Владимира Великого, более двухсот лет принадлежало им старшинство между всеми русскими князьями. Один из них, князь Андрей Суздальский, владел рекой Волгой до самого Каспийского моря. От него, насколько я помню, произошли великие князья тверские, но точнее об этом говорится в русской летописной книге. А тот новоубиенный Александр был человек глубокого ума и весьма искусный в делах войны, сверх того, был он тонкий знаток Священного Писания. Были они и перед самой смертью радостны, и не оставляла их надежда, и без вины были перебиты царем как агнцы Бога живого. Рассказывают о них бывшие тогда и видевшие это, что когда привели их на казнь, то сын, говорят, первый с покорностью склонил шею перед мечом, но отец отстранил его и сказал: «О дитя, сын мой любимый и единственный! Да не увидят мои очи отсечения твоей главы!» И первым был убит князь. А отважный юноша поднял честную голову мученика, отца своего, поцеловал и сказал, подняв взор к небу: «Благодарю тебя, царь веков, Иисусе Христе Боже наш, царствующий со Отцом и Духом Святым, что сподобил нас быть убитыми невинно, как и сам ты, невинный агнец, заклан евреями-богоборцами! И сего ради прими души наши в свои живодательные руки, Господи!» И, сказав это, склонился под секиру на усечение святой своей главы. И отошел к Христу своему с таким упованием и с великой верою.
|
|
|
|
|
|
Тогда, в тѣ же лѣта або пред тѣмъ еще мало, убитъ за повелѣнием сего княжа Ряполовское Дмитрей,[161] муж въ разумѣ много и зѣло храбръ, искусенъ же и свидѣтелствованъ от младости своей в богатырскихъ вещах, бо немало, яко всемъ тамо ведомо, выиграл битвъ над безбожными измаилтяны, аже на дикое поле за ними далеко ходяще. Се, выслужилъ! Главою заплатил! От жены и дѣтокъ оторвалъ и внезапу смерти предати повелѣл.
Тогда, в те же годы или немного раньше, по его повелению убит князь Дмитрий Ряполовский, муж великого разума и большой храбрости, смолоду искусный и опытный в геройских подвигах, ибо немало, как известно там всем, выиграл он битв у безбожных измаильтян, заходя за ними далеко в самую степь. И вот выслужил! Головой заплатил! Оторвал его от жены и детей и тотчас велел предать смерти.
|
|
|
Паки побиени от него того же лѣта княжата ростовские Сѣмен, Андрѣй и Василѣй,[162] и друзи с ними. Паки потом тѣх же княжат ростовских, иже и здѣсь страдал за него, Василей Темкин и сыном своимъ разсеканы от кромѣшниковъ его, катов[163] изобраных, за повелѣниемъ его.
Еще в тот год убиты им князья ростовские Семен, Андрей, Василий и другие с ними. А после из тех же князей ростовских еще Василий Темкин, который здесь за него страдал, с сыном своим по его повелению зарублены опричниками его, отборными катами.
Паки убиенъ княжа Петръ, глаголемы Щенятевъ,[164] внукъ княжати литовского Патрикѣя. Муж зѣло благородны былъ и богаты, и оставя все богатство и многое стяжание, мнишествовати былъ произволил и нестяжателное, христоподражателное жителство возлюбилъ. Но и тамо мучитель мучити его повелѣ, на желѣзной сковороде огнемъ разженной жещи и за нохти иглы бити. И в сицевых мукахъ скончался. Такоже и единоколѣныхъ братию его Петра, Иоана,[165] княжат нарочитыхъ погубилъ.
Еще убит князь Петр, по прозванию Щенятев, внук князя литовского Патрикея. Был он человек весьма благородный и богатый, но, оставя все богатство и большое имущество, избрал монашество и возлюбил бескорыстную жизнь в подражание Христу. Однако и там велел мучитель мучить его, жарить на железной сковороде, раскаленной на огне, и втыкать иглы под ногти. И в таких мучениях тот скончался. Убил он также братьев его из того же рода, известных князей Петра и Ивана.
Въ тѣ же лѣты побиты братия мои, княжата ярославские, влекомые от роду княжати смоленского, святаго Феодора Ростиславича, правнука великого Владимира Мономаха. Имена ихъ были: князь Феодоръ Лвовъ муж зѣло храбры и святого жителства, и от младости своей аже до четыредесятного лѣта служилъ ему верне, многожды над поганскими языки свѣтлыя одолѣния поставлял, крововяще руку свою, паче же освящающе во крови бусурманской сущихъ враговъ креста Христова; другого князя Феодора,[166] внука славного князя Феодора Романовича, яже прадеду того царя, губителя нашего, в Ордѣ будучи, — даже еще в неволи были княжата руские у ординского царя и от его руки власти приимовали, — помогъ, и за его попечением на государство свое возведенъ быстъ. Се, такъ службы и доброхотствования прародителѣй нашихъ ко своим прародителѣм воспомянул и заплатил! Княжата нашии ярославские никогдаже от его прородителей не были отступни в бедах и в напастех, иже яко верные и доброхотные братия сущая, по роду влекомы от единого славного и блаженного Владимера Манамаха. За тѣм-то князем Феодором была сестра его, за двухъ рожденная, тщи князя Михаила Глинского, славного рыцаря, егоже погубила неповине мати его, сущаго стрыя своего, обличающе еѣ за безаконие. Такоже и другихъ тое же пленицы княжат немало погубилъ. Единого от нихъ своею рукою булавою насмерть убилъ на Невле-мѣсте, идучи къ Полотцу, реченного Иоанна Шаховского.[167] И потом Василия, и Александра, и Михаила княжат, глаголемых Прозоровских,[168] и другихъ княжат того же роду, Ушатыхъ нареченныхъ, сродныхъ братий ихъ, сущих тѣх же княжат ярославских роду, погубилъ всеродне, понеже, имѣли отчины великие, мню, негли ис того их погубилъ.
В эти же годы убиты мои братья князья ярославские, происходящие от князя смоленского святого Федора Ростиславича, правнука великого Владимира Мономаха. Их имена: князь Федор Львов, человек выдающейся храбрости и святой жизни, с молодости и до сорока лет служил он ему верно, не раз одерживал светлые победы над погаными, обагряя руки свои кровью, вернее же, освящая их кровью басурман, истинных врагов креста Христова; другой князь Федор, внук славного князя Федора Романовича, который помог его (Ивана Грозного) прадеду, находясь в Орде у хана, губителя нашего — были тогда князья русские в рабстве у ордынского хана и власть получали из его рук, — так что был тот возведен на трон с его помощью. Вот как вспомнил он и заплатил за службу и доброжелательство наших прародителей к его прародителям! Наши князья ярославские никогда не покидали в бедах и несчастьях его прародителей как истинно верные и доброжелательные братья, происходящие по роду от того же славного и блаженного Владимира Мономаха. За этим князем Федором была его двоюродная сестра, дочь князя Михаила Глинского, славного рыцаря, которого без вины погубила его (Ивана Грозного) мать: был он ей дядей и обличал ее в беззакониях. Погубил он (Иван Грозный) немало и других князей этого рода. Одного из них, Ивана Шаховского по имени, он убил собственноручно булавой в городе Невеле на пути в Полоцк. Потом князей Василия, Александра и Михаила Прозоровских по прозванию и других князей этого же рода, прозванных Ушатыми, этого же рода князей ярославских, братьев их родственных, всем родом уничтожил, потому что, думаю, были у них большие вотчины, верно, поэтому и уничтожил.
Потомъ Иоанна, княжа Пронское,[169] от роду великихъ князей резанскихъ мужа престарѣвшагося уже во днехъ и от младости ево служаща не токмо ему, еще и отцу его много лѣт и многожды гетманомъ великимъ бывша и сигклицкимъ саном почтенного. Послѣди же мнишество возлюбилъ и в монастырѣ остриже власы и отрекшеся всеа суеты мира сего, Христа своего ради. Он же такъ мужа престарѣвшаго во днехъ мнозехъ и во старости мастите от чреды спасенныя извлече и в реце утопити повелѣлъ. И другаго княжа Пронское Василий,[170] глаголемого Рыбина, погубилъ.
Потом Ивана, князя Пронского, из рода великих князей рязанских, человека престарелого возраста, с молодости служившего не только ему, но и отцу его еще много лет, не раз бывшего великим гетманом и удостоенного сенаторского звания. В конце он склонился к монашеству, постригся в монастыре и отрекся от всей суеты этого мира ради своего Христа. Но царь человека столь престарелого возраста и маститой старости извлек из чреды спасенных и велел утопить его в реке. И другого князя Пронского, Василия, по прозванию Рыбина, он убил.
Въ той же день и иных немало благородныхъ мужей, нарочитыхъ воинъ, аки двести избиены, а нецы глаголют и вящей.
В тот же день убито немало и других благородных мужей и отменных воинов, пожалуй, двести, другие говорят, что и больше.
Тогда же убилъ Владимера, стрыечного брата своего,[171] с матерью того Ефросиньею, княжною Хаванскою, яже бѣша от роду князя великого литовского Олгерда, отца Ягола, короля полского, и воистину святую испосницу великую, во святом вдовствѣ и во мнишестве провосиявшую.
Тогда же убил он двоюродного брата своего Владимира с его матерью Ефросиньей, княжной Хованской, которая была из роду великого князя литовского Ольгерда, отца польского короля Ягайлы, поистине святая и великая постница, просиявшая в святом вдовстве и монашестве.
Тогда же растреляти с ручницъ повелѣлъ жену брата своего Евдокию, княжну Одоевскую, такоже воистину святую и зело кроткую, и Священыхъ Писаней искусную, и пѣния божественного всего навыкшую, и дву младенцов, сыновъ брата своего, от тое святые рожденых: единому было имя Василий, аки в десяти лѣтех, а други мнѣйши. Запамятах уже, яко было имя его, но лутчи в книгах животныхъ написан, приснопамянутых на небесех у самого Христа Бога нашего. Иныи мнозии слузи ихъ верныхъ избиены, ни токмо мужи и юноши благородные, но и жены и девицы свѣтлых родовъ и благородныхъ шляхецкихъ.
Тогда же велел он расстрелять из ручных ружей жену брата своего княжну Одоевскую Евдокию, также поистине святую и весьма кроткую, искусную в Священном Писании, знавшую все божественное пение, и двух мальчиков, сыновей брата своего, рожденных этой святой: одному было имя Василий, лет десяти, а другой поменьше. Забыл я уже, как было имя его, зато в вечной памяти книги жизни на небесах у самого Христа, Бога нашего, он хорошо записан. Убиты и многие другие их верные слуги, не только благородные мужчины и юноши, но женщины и девицы светлых и благородных шляхетских родов.
Потомъ убиены славный между княжаты рускими Михаилъ Воротынской и Микита, княжа Одоевской,[172] сродны его, со младенчики и дѣтками своими, единъ аки седми лѣт, а други мнѣйший, и со женою его. Всеродне погубленно ихъ, глаголютъ. Его же была сестра, предреченная Евдокия святая, за братомъ царевым Владимеромъ. А что же сему за вина была княжати Воротынскому? Негли тая точию: егда по сожжению великого славного мѣста Московского многонародного от перекопского царя и по спустошению умиленомъ и жалостномъ ко слышанию руские земли от бѣзбожныхъ варъваровъ, аки год единъ спустя той же царь перекопский, хотяще уже до конца спустошити землю оную и самого того князя великого выгнати из царства его, и поиде яко левъ-кровоядецъ, рыкаетъ, розиня лютую пащену[173] на пожрение християнъ со всеми силами своими бусурманскими. Услышав же сие, наше чюдо забѣжалъ пред нимъ сто и двадесят миль с Москвы аже в Новъгород Великий, а того Михаила Воротынского поставил с войском и, яко могучи, земли оныя спустошения и окоянныя[174] бронити повелѣл. Онъ же, яко муж крѣпки и мужестъвеной, в полкоустроениях зѣло искусны, с тѣм такъ силнымъ зверемъ бусурманскимъ битву великую сведе. Не далъ ему распростертися, а не на мнѣ воевати убогихъ християнъ, но бияшеся крѣпце зѣло с нимъ, и глаголютъ, колко дней бран она пребывала. И поможе Богъ християномъ благоумного мужа полкоустроением, и падоша от воинства християнского бусурманские полки, и самого царя сынове два, глаголютъ, убиени, адин живъ изыманъ на той-то битве, царь же сам едва в Орду утече, а хоругвей великихъ бусурманъскихъ и шатровъ своихъ отбѣжал в нощи. На той же битве и гетмана его, славного кровопийцу християнского, Дивую-мурзу изымано жива. И всехъ тѣхъ, яко гетмана и сына царева, тако и хоруговъ царскую и шатры его послал до нашего хороняки и бѣгуна, храбраго же и прелютаго на своихъ единоплемянныхъ и единоязычныхъ, не противящихся ему.
Потом были убиты славный и между русскими князьями Михаил Воротынский и Никита, князь Одоевский, родственник его, с детками-младенцами — один лет семи, а другой поменьше — и с женой. Говорят, что весь род их погиб. Вышеназванная Евдокия, бывшая за братом царя Владимиром, сестра ему. А какая же была за ним вина, за князем Воротынским? Пожалуй, только эта: когда по сожжении великого, славного и многолюдного города Москвы крымским ханом и по печальном и грустном, когда слышишь, опустошении русской земли безбожными варварами примерно через год этот же крымский хан пошел как хищный лев с рычанием и разинутой свирепой пастью на пожрание христиан со всей своей басурманской силой, желая уже вконец опустошить эту землю и изгнать из его царства самого великого князя, то наше чудо, узнав об этом, убежал от него из Москвы за сто двадцать миль, аж в Великий Новгород, а этого Михаила Воротынского оставил с войском и велел оборонять, как сумеет, опустошенные и несчастные эти земли. И он как твердый и мужественный человек, весьма искусный полководец дал сражение этому столь сильному басурманскому зверю. Он не позволил ему развернуться и еще менее разорять беззащитных христиан, он бился с ним со всей твердостью, и говорят, что сражение длилось несколько дней. И помог христианам Бог полководческим даром благоразумного мужа, и пали басурманские полки перед воинством христианским, и говорят, что два ханских сына были убиты, а один взят живым в той битве, сам же хан едва достиг Орды, бросив ночью великие басурманские хоругви и свои шатры. В той же битве взят живым и славный ханский гетман, христианский кровопийца мурза Диве. Все это — и гетмана, и ханского сына, и ханскую хоругвь, и его шатры отправил он нашему трусу и беглецу, жестокому и храброму против своих соплеменников и соотечественников, не сопротивляющихся ему.
Что же воздалъ за сию ему службу? Послушай, молю, прилѣжно пригорчайшия тоя и жалостные ко слышанию трагедии.[175] Аки лѣто едино потом спустя, оного побѣдоносца и обранителя своего и всеа руские земли изымати и связанна привести и предъ собою поставити повелѣл. И обрѣтши единого раба его, окрадшего того господина своего, — а мню, наученъ от него, бо еще тѣ княжата были на своихъ уделѣхъ и велия отчины под собою имѣли, околико тысящъ с нихъ по чту воинства было слугъ ихъ, имже онъ, зазречи, того ради губилъ ихъ — и рече ему: «Се, на тя свидѣтелствуетъ слуга твой, иже мя еси хотѣлъ счеровати и добывал еси на меня бабъ шепчющихъ». Онъ же, яко княжа от младости своея святы, отвещал: «Не научихся, о царю, и не навыкохъ от прородителѣй своих чароватъ и в бесовство верити, но Бога единого хвалити и в Троице славимаго, и тебѣ, цареви, государю своему, служити верне. А сей клеветъникъ мой есть рабъ и утече от меня, окравши мя. Не подобаетъ ти сему верити и не свидѣтелства от такова принимати, яко от злодѣя и от предателя моего, лжеклевещущаго на мя». Онъ же абие повелѣ связана, положа на древо между двемя огни, жещи мужа в роде по сих же, в разумѣ и в дѣлехъ насвѣтлѣйшего. И притекша глаголютъ самого, яко началного када к катом, мучищамъ победоносца и подгребающе углие горяще жезломъ своимъ проклятым пот тѣло (...) его святое.
Чем же воздал царь ему за эту службу? Прошу, внимательно выслушай эту горькую и грустную, когда слышишь, трагедию. Спустя примерно год велел он схватить, связать, привести и поставить перед собой этого победоносца и защитника своего и всей земли русской. Найдя какого-то раба его, обокравшего своего господина, — я же думаю, что был тот подучен им: ведь тогда еще князья эти сидели на своих уделах и имели под собой большие вотчины, а с них, почитай, по несколько тысяч воинов было их слугами, а он им, князьям, завидовал и потому их губил, — царь сказал князю: «Вот, свидетельствует против тебя твой слуга, что хотел ты меня околдовать и искал для этого баб-ворожеек». Но тот, как князь чистый от молодости своей, отвечал: «Не привык я, царь, и не научился от предков своих колдовать и верить в бесовство, лишь хвалить Бога единого, в Троице славимого, и тебе, царю и государю моему, служить верой. Этот клеветник — раб мой, он убежал от меня, меня обокрав. Не подобает тебе верить ему и принимать от него свидетельства как от злодея и предателя, ложно на меня клевещущего». Но он тотчас повелел блистательнейшего родом, разумом и делами мужа, положив связанным на дерево, жечь между двух огней. Говорят, что и сам он явился как главный палач к палачам, терзающим победоносца, и подгребал под святое тело горящие угли своим проклятым жезлом.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 256; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!