История о великом князе Московском 7 страница
В монастыре том тогда обитал преподобный Максим, монах Ватопедского монастыря со святой горы Афона, родом грек, человек весьма мудрый, сведущ не только в риторике, но и искусный философ. Был он умащен летами почтенной старости и украшен в Боге терпеливостью исповедника. При отце царя много он пережил в долголетних и тяжких оковах, многолетнее заключение в самых скверных темницах, испытал и другие роды мучений по зависти гордого и жестокого митрополита Даниила и коварных монахов, называемых иосифлянами. Он же, царь, по совету некоторых сенаторов своих, объяснивших ему, что совершенно невинно страдает такой добродетельный человек, освободил его, было, из заключения. Начал тогда названный монах Максим советовать ему, чтобы не ехал в столь дальний путь, да еще с женой и новорожденным дитятей.
«Аще, — рече, — и обѣщался еси тамо ѣхати, подвижуще святаго Кирилу на молитву ко Богу, но обѣты таковые с разумом не согласуютъ. А то сего ради: егда доставал еси так прегордаго и силнаго бусурманского царства, тогда и воинства християнского храброго тамо немало от поганов падоша, яже брашася с ними крѣпце по Бозе за православие. И тѣхъ избиенных жены и дѣти осиротѣли и матери обнищадѣли, во слезах многих и в скорбѣхъ пребываютъ. И далеко, — рече, — лучше тѣ тобѣ пожаловати и устроити, утѣшающе ихъ от таковыхъ бѣд и сокрбѣй, собравше ихъ ко своему царствѣннѣйшему граду, нежели тѣ обѣщания не по разуму исполняти. А Богъ, — рече, — вездѣ сый, все исполняетъ и всюды зритъ недреманнымъ своимъ окомъ, яко пророкъ рече: "Сей не воздремлет, ни уснетъ, храняще Исраиля".[57] И другий пророкъ: "У негоже, — рече, — очи седмь кратъ солнца свѣтлѣйше"[58] Тѣм же не токмо святый Кирилъ духомъ, но и всѣ первородныхъ праведных духи, написанные на небесѣх, иже предстоятъ нынѣ у престола Господня, имуще очи духовные острозритѣлнѣйше, паче с высоты (нежели богатый во аде) и молятся Христу за всѣх человѣков, на земном кругу обитающих, паче же за кающихся грѣхов и волею обращающихся от беззаконий своихъ ко Богу, понеже Богъ и святые его не по мѣсту объятия молитвам нашимъ внимаютъ, но по доброй воле нашей и по самовластию. И аще, — рече, — послушаеши мене, здравъ будеши и многолѣтен со женою и отрочатем».
|
|
|
«Хоть, — сказал он, — дал бы обет ехать туда просить святого Кирилла о заступничестве перед Богом, но такие обеты не согласны с рассудком. И вот почему: когда добывал ты надменное и могучее басурманское царство, немало храбрых христианских воинов пало там от язычников, с которыми твердо боролись они за православие по Боге. Жены и дети погибших осиротели, матери нищенствуют и пребывают во многих скорбях и слезах. Будет гораздо лучше, — сказал он, — чтобы их ты наградил и устроил, собрав в свой царственный город и утешив в скорбях и бедах, чем исполнять неразумные обеты. А Бог, дескать, вездесущ, исполняет все и видит везде недремлющим своим оком, как сказал пророк: “Этот не задремлет, не уснет, охраняя Израиль”. А другой пророк сказал: “У него очи в семь раз светлее солнца”. Поэтому не только святого Кирилла душа, но души всех прежде бывших праведников, которые изображены на небесах и которые предстоят теперь Господнему престолу с очами духовными самого острого, особенно сверху, зрения (чем богатый в аду), молятся Христу о всех людях, живущих на земле, особенно о тех, кто раскаивается в грехах и по собственной воле отвращается от беззаконий своих к Богу, ведь Бог и святые его внимают молитвам нашим не по месту их творения, но по нашей доброй воле и по усмотрению. И если, — сказал он, — послушаешь меня, многие лета будешь благополучен с женою и младенцем».
|
|
|
И иными словесы множайшими наказуя его, воистинну сладчайшими, паче меда, каплющаго ото усть его преподобных. Онъ же, яко гордый человѣкъ, упрямяся, толико: «Ехати да ехати, — рече, — ко святому Кирилу». Ктому ласкающе его и поджигающе миролюбцом и любоименным мнихом и похваляюще умиление царево, аки богоугодное обѣщание. Бо тѣ мнихи боготолюбные не зрят богоугоднаго, а ни совѣтуют по разуму духовному, чему были должны суще паче в мирѣ живущих человѣков, но всячески со прилѣжанием слухают, чтобы угодно было царю и властем, сиирѣчь чем бы угодно бы выманити имѣния к монастырем или богатство многое и жити в сладострастиях скверных яко свиньям питающеся, а не глаголю, в калѣ валяющеся. Прочеѣ же умолчим, да не речем чего горшаго и сквернѣйшаго и ко предреченным возвратимся, о оном добром совѣте глаголюще.
|
|
|
Поучал он его и другими многими словами из своих добродетельных уст, поистине более сладкими, чем каплющий мед. А тот, как человек надменный, упрямясь, твердил одно: «Ехать да ехать ко святому Кириллу». И те из монахов, кто возлюбил этот мир и богатства, льстили ему, разжигали и расхваливали намерение царя как богоугодный обет. Такие сребролюбивые монахи не ищут богоугодного, но советуют по духовному разуму, что обязаны были бы делать, находясь среди мирских людей, но со всяким старанием слушают то, что желательно царю и властям, то есть чем можно было бы заполучить для монастырей имения или большие богатства, чтобы жить в скверных сладострастиях, как свиньи обжираясь и, лучше не говорить, в нечистотах валяясь. Об остальном умолчим, чтоб не сказать чего-нибудь худшего и сквернейшего, а возвратимся к повествованию и продолжим про добрый тот совет.
|
|
|
[59]Егда видѣвъ преподобный Максим, иже презрѣл его совѣтъ и ко ѣханию безгодному устремился царь, исполнився духа пророческаго, начал прорицати ему: «Аще, — рече, — не послушаеши мене, по Бозѣ совѣтующаго, и забудеши крови оных мучеников, избиенных от поганов за правовѣрие, и презриши слезы сиротъ оных и вдовицъ, и поѣдеши со упрямством, вѣдай о сем, иже сынъ твой умрет и не возвратится оттуды жив. Аще же послушаеши, и возвратишися, здрав будеши яко сам, так и сынъ твой». И сия словеса приказал ему четырмя нами: первый — исповѣдникъ его, презвитер Андрѣй Протопоповъ,[60] другий — Иоаннъ, княжа Мстиславский, а третей — Алексѣй Адашев,[61] ложничей его, четвертым — мною. И тѣ слова слышав от святаго, исповѣдахом ему по ряду. Онъ же не радяще о сем, и поѣхал оттуды до града, глаголемаго Дмитрова, и оттуды до монастыря единаго, реченнаго «на Песочне»,[62] яже лежитъ при рецѣ Яхромѣ: туто имѣл суды уготованы ко плаванию.
Когда увидел праведный Максим, что царь пренебрег его советом и стремится к неуместной поездке, исполнился он пророческого духа и начал прорицать: «Если, — сказал, — не послушаешь меня, Богом советующего тебе, предашь забвению кровь мучеников, убитых за православие язычниками, пренебрежешь слезами сирот и вдов и поедешь из упрямства, знай тогда, что сын твой умрет и живым оттуда не вернется. Если же послушаешься и возвратишься, и сам здоров будешь, и сын твой». Слова эти он передал ему через нас четверых: первого его исповедника пресвитера Андрея Протопопова, второго — Ивана, князя Мстиславского, третьего — его постельничего Алексея Адашева, а четвертого — через меня. Услышав от святого эти слова, мы подробно передали ему. А он не обратил на них внимания и поехал оттуда до города по названию Дмитров, а оттуда до одного монастыря, прозванного «на Песочне», который стоит при реке Яхроме: там были приготовленные к плаванию суда.
Ту ми зри со прилѣжанием, что враг нашъ непримирителный, Диавол, умышляет и к чему человѣка окоянного приводит и на что подвижет, влагающе ему аки благочестие ложное и обѣщание ко Богу, сопротивное разуму! И аки бы стрѣлою по примѣте царемъ стрелилъ до того монастыря, идѣже епископъ, уже престарѣвшися во днех мнозех, пребывал. Прежде был мних от осифлянские оные лукавые четы,[63] яже был великий похлѣбникъ отца его, и вкупѣ со прегордым и проклятым Даниломъ митрополитомъ, предреченныхъ оныхъ мужей многими лжесшиванми оклеветаше и велико гонение на нихъ воздвигоша. Той-то митрополитъ Силвана преподобнаго,[64] Максимова ученика, обоего любомудрия внѣшняго и духовнаго искуснаго мужа, во своем епископством дому злою смертию за малые дни уморил. И скоро по смерти князя великаго Василия яко митрополита московскаго, так того коломенского епископа, не токмо по совѣту всѣхъ сигклитов, но и всенародне изгнано от престолов ихъ явственныя ради злости.
Следи теперь внимательно за мной, что замышляет Дьявол, непримиримый наш враг, к чему приводит он несчастного человека, на что толкает его, как благочестие влагая в него лживый и противный разуму обет Богу! Как в цель стрелою выстрелил Дьявол царем в тот монастырь, где епископ был состарившийся в глубоких летах. Был он прежде монах из той иосифлянской коварной общины, первый приживальщик царева отца, вместе с надменным и окаянным митрополитом Даниилом оклеветал он многими наветами тех мужей, о которых уже была речь, и подверг их большим гонениям. Этот самый митрополит в несколько дней предал злой смерти в своем епископском доме ученика праведного Максима, Селивана, мужа искусного в обеих философиях — светской и духовной. Вскоре по смерти великого князя Василия не только по совету всех сенаторов, но и по желанию всего народа московского митрополита и этого коломенского епископа прогнали с престолов за их очевидные преступления.
Что же тогда приключишася? Тако (...) воистинну: иже приходитъ царь до оного старца в кѣлью и, вѣдая, яже отцу его единосовѣтникъ был и во всемъ угоденъ и согласенъ, вопрошает его: «Како бы моглъ добре царствовати и великихъ и силныхъ своихъ въ послушествѣ имѣти?» И подобало рещи ему: «Самому царю достоит быти яко главѣ и любити мудрыхъ совѣтников своих, яко свои уды», и иными множайшими словесы от Священных Писаней ему подобало о сем совѣтывати и наказати царя християнскаго. Яко достоило епископу нѣкогда бывшу, паче же престарѣвшемуся уже в лѣтехъ доволныхъ. Онъ же что рече? Абие началъ шептали ему во ухо, по древней своей обыкновенной злости, яко и отцу его древле ложное сиковацие[65] шепталъ и таково слово реклъ: «И аще хощеши самодержецъ быти, не держи собѣ советника ни единаго мудрѣйшаго собя, понеже самъ еси всѣхъ лутчши. Тако будеши твердъ на царстве и всѣхъ имѣти будеши в рукахъ своихъ. И аще будеши имѣть мудрѣйшихъ близу собя, по нужде будеши послушенъ имъ». И сице соплете силлогизмъ[66] сотанинский. Царь же абие руку его поцеловалъ и рече: «О, аще и отецъ былъ бы ми живъ, таковаго глагола полезнаго не повѣдалъ бы ми!»
А что же произошло дальше? Вот что поистине: что приходит царь в келью к этому старцу и, зная, что был он единомышленник отцу его, во всем согласен и на все готов, спрашивает его: «Как мне быть, чтобы хорошо царствовать, а больших и сильных держать в послушании?» А тот должен был сказать так: «Царю должно быть головой и любить мудрых советников своих как члены своего тела», а потом многими высказываниями из Священных Писаний должен был это обосновать и научить христианского царя. Так должен был поступить тот, кто когда-то был епископом, к тому же и старик в преклонных годах. А что он сказал? Тотчас начал нашептывать ему на ухо по прежней привычной своей злобе, как и отцу его прежде лживые сикофантии нашептывал, и такую сказал речь: «Если хочешь ты быть самодержцем, не держи при себе ни одного советника умнее себя, поскольку ты сам лучше всех. Через это будет крепка твоя власть, всех держать будешь в своих руках. Но если приблизишь тех, кто умнее тебя, поневоле будешь слушаться их». Вот как сплел сатанинский силлогизм! Тут же поцеловал ему руку царь и сказал: «Ну, хоть и отец был бы мой жив, не сказал бы мне столь полезного слова!»
Ту ми разсмотри прилѣжно, яко согласуетъ древний гласъ отечь с новымъ гласомъ сына! Искони отецъ, прежде бывшей Офорос,[67] глаголетъ, видѣвъ себя пресвѣтла и силна и надо многими полки ангелскими чиноначальником от Бога поставлена, и забывъ, иже сотворение есть, рече себѣ: «Погублю землю и море и поставлю престолъ мой выше облакъ небесныхъ и буду равенъ Превышнему!» Аки бы реклъ: «И могу сопротивитися ему!» И абие денница низпаде восходящая заутра, и низпаде аже в преисподние: возгордѣвъ бо и не сохранив своего чина, яко писано есть: и отъ Осфора Сатана нареченъ, сирѣчь отступникъ. Тому древнему отступнику и сынъ гласъ подобенъ провещалъ, паче же онъ самъ, точию дѣйствовалъ устнами престарѣвшимись старца, и рече: «Ты лутчи всѣх, и недостоит ти никого имѣти мудраго». Аки бы реклъ: «Понеже еси Богу равенъ».
Обрати внимание, как согласуется древний голос отца с новым голосом сына! Как известно, с самого начала отец, прежде бывший Люцифер, увидел, что он светел, что он силен и что Бог поставил его чиноначальником над многими полками ангелов, тогда сказал он себе, забыв, что сам есть творение: «Уничтожу землю и море, а престол свой поставлю над облаками неба и равен стану самому Превышнему!» Словно сказал: «И смогу противустать ему!» И тотчас упала заря, восходящая утром, и упала в самую преисподнюю: возгордился и не сберег своего сана, как написано: вместо Люцифера Сатаной назван, то есть отступником. Так и сын вещал голосом, подобным древнему этому отступнику; конечно, это он сам и сказал, только использовал уста престарелого старца: «Ты лучше всех, и не нужно тебе никого умного». Словно сказал: «Потому что равен ты Богу».
О, глас воистинну дияволи, всякие злости и презорства, и забвения преполонъ! Забыл ли еси, епископе, во Второмъ царстве реченнаго? Егда совѣтовалъ Давыдъ со синглиты своими, хотяще считати людей исраилтескихъ, яко речено: совѣтоваша ему всѣ синглитове, да не сочитаетъ, понеже умножил Господь людъ Исраилевъ по обѣщанию своему ко Аврааму, аки песокъ морский. И превозможе, рече, глаголъ царевъ, сирѣчь не послушал совѣтников своих и повелѣл считати людъ дани ради болшие. Забылъ ли еси, что принесло непослушание синглитскаго совѣта, и яковую бѣду навел Богъ сего ради? Мало весь Исраиль не погибе, аще бы царь покаяниемъ и слезами многими не предварил! Запомнил ли еси, что гордость и совѣтъ юныхъ о презрѣние старѣйших совѣту Ровоаму безумному[68] принесло? И иные всѣ безчисленные во Священных Писанияхъ о семъ учащие оставя, вмѣсто тѣхъ шептанный пребеззаконный глаголъ царю християнскому, покаяниемъ очищену сущу, во уши всѣялъ еси.
Поистине дьявольский голос, преисполненный всякой злобой, презрением и беспамятством! Забыл ты, епископ, что сказано в Книге вторых царств? Ведь сказано, что когда советовался Давид со своими сенаторами, собираясь вести перепись населения Израиля, все сенаторы советовали ему, чтобы не считал, поскольку умножил Господь, согласно своему обещанию Аврааму, население Израиля как морской песок. И сказано, что победило мнение царя, то есть не послушался он советников своих и велел считать население ради большей подати. Забыл ли ты, к чему привело неповиновение совету сенаторов и какое несчастье навел за это Бог? И если бы царь не поспешил с покаянием и обильными слезами, погиб бы весь Израиль! А помнишь ли, что принесли безрассудному Ровоаму гордыня и совет юных пренебречь советом старейших? И, оставив все другие бесчисленные места в Священном Писании, учащие этому, вложил ты вместо них в уши христианскому царю, очистившемуся покаянием, доносительное, законопреступное слово!
Подобно ленился еси прочести златыми усты вещающаго о семъ во словѣ о Духу Святом, емужь начало: «Вчера от насъ, любимицы»,[69] тако же и во другомъ слове, в последней похвалѣ о святомъ Павле, сирѣчь во 9, емуже начало: «Обличили насъ друзи нѣкоторые»,[70] яко он похваляет, нарицающе даръ Духа совѣтъ от Бога данный. Идѣже в них разсуждаетъ о различных дарованияхъ духа, яко мертвыхъ воскрещати и предивные чюдеса творити и различными языки глаголати — дары Духа нарицает, тако жъ и совѣтовати полѣзные на прибыль царства дар совѣта нарицает, и свидѣтелство на то приводитъ не худаго мужа, ни незнаемаго, но самаго славнаго Моисѣя, со Богомъ бесѣдовавшаго, моря раздѣлителя и фараонова бога и преселныхъ амалехитовъ потребителя, и предивных чюдесъ дѣлателя, а дара совѣта не имѣща, яко писано: но принял, рече, совѣтъ ото окромнаго, сирѣчь от чюжеземца або отъ страннаго человѣка, от тестя своего, и не токмо, рече, Богъ совѣтъ Рагуила, тестя его, похвалил, но и в законъ написалъ, яко пространнѣе в предреченныхъ его словесах зрится.
Точно так же поленился ты прочесть того, кто златыми устами говорит об этом в слове о Святом Духе, которому начало: «Вчера от нас, любимые», также и в другом слове, то есть в девятом, в последней похвале святому Павлу, начало которой: «Обличили нас некоторые из друзей», как хвалит он, называя совет, данный Богом, даром Духа. Вообще же, в этих словах рассуждает он о различных духовных дарованиях, а именно: называет духовным дарованием воскрешать мертвых, творить предивные чудеса, говорить различными языками, а также называет даром совета советовать полезное к выгоде царства и приводит свидетельство об этом не какого-нибудь низкого человека, не безвестного кого, а самого славного Моисея, собеседника Богу, разделителя моря, истребителя фараонова бога и кочевников амаликян, совершителя предивных чудес, но не обладавшего даром совета, как написано: а принял, дескать, совет от постороннего, то есть от чужеземца, или от иностранца, от своего тестя, а Бог не только, дескать, одобрил совет Рагуила, тестя его, но в законы вписал, как подробнее можно видеть в названных словах Иоанна Златоуста.
Царь, аще и почтенъ царствомъ, а даровании, которых от Бога не получил, должен искати добраго и полезнаго совѣта не токмо у совѣтниковъ, но и у всеродныхъ человѣкъ, понеже дар духа даетца не по богатеству внѣшнему и по силѣ царства, но по правости душевной, ибо не зрит Богъ на могутство и гордость, но на правость сердечную и даетъ дары, сирѣчь елико хто вместит добрымъ произволениемъ.[71] Ты же, все сие забывъ, отрыгнулъ же еси вмѣсто благоухания смрад! И еще ктому: что, запамятал еси или не вѣси, иже всѣ безсловесные душевные естеством несутся, або принуждаются, и чювством правятца, а словесные — не токмо человѣцы плотные, но и самые безтелесные силы, сирѣчь святые аггели, совѣтомъ и разумомъ управляютца, яко Дионисий Ареопагитъ[72] и другий великий учитель пишутъ о семъ?
А царь, хоть и служит к его чести царство, а не получил какого-нибудь от Бога дара, должен искать доброго и полезного совета не только у советников, но и у простых людей, потому что духовные дарования даются не по внешнему богатству, не по силе царства, но по душевной праведности, ибо не смотрит Бог на силу и гордость, но на правду сердца и так дары дает, то есть кто сколько примет в согласии с доброй волей. А ты, забыв все это, отрыгнул смрад вместо благоухания! И наконец, разве забыл ты или не знаешь, что все бессловесные одушевленные существа направляются или принуждаются природой, а управляются чувством, а словесные — и не только плотские люди, но и сами бесплотные силы, то есть святые ангелы, — управляются помыслом и рассудком, как пишут об этом Дионисий Ареопагит и другой великий учитель?
А что древных оныхъ блаженныхъ ликъ исчитал бы! Иже всѣмъ еще тамо во устѣхъ обносится, о томъ мало достоитъ воспомянути, сирѣчь дѣда того царя, Иоанна, князя великаго, такъ далече границы свои разширивши. И ктому еще дивнѣйшаго, у негоже в неволе былъ, великаго царя ордынского изгнал и юртъ его разарилъ, не кровопиянства ради своего и любимаго для грабления, — не буди! — но воистинну многаго его совѣта ради с мудрыми и мужественными сигклиты его. Бо зѣло, глаголютъ, его любосовѣтна быти и ничтоже починати без глубочайшаго и многаго совѣта. Ты же, аки сопротив всѣхъ оныхъ, не токмо древнихъ оныхъ великих святыхъ предреченныхъ, но и новаго того славнаго вашего сопротивъ сталъ, понеже всѣ тѣ согласнѣ вѣщаютъ: «Любяй совѣтъ, любитъ свою душу»,[73] а ты рече: «Не держи совѣтниковъ мудрѣйшии собя!»[74]
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 173; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!